Я обернулся. Тобиас – еще одна галлюцинация, или аспект, как я иногда их называю. Худощавый и тёмнокожий, тёмные веснушки на его сморщенных от времени щеках. Его седеющие волосы были очень коротко подстрижены, одет он был в свободный, неформальный деловой костюм без галстука.
– Мне просто интересно, – сказал Тобиас, – сколько ещё ты собираешься заставлять ждать того бедного человека?
– Пока он не уйдет, – ответил я, присоединяясь к Тобиасу в коридоре. Вдвоем мы двинулись от комнаты Джей Си.
– Он был очень вежлив, Стивен, – сказал Тобиас.
Позади нас, Джей Си снова начал палить. Я застонал.
– Пойду поговорю с Джей Си, – сказал Тобиас успокаивающим тоном. – Он просто старается оставаться в форме. Хочет быть тебе полезным.
– Ладно, как угодно.
Я оставил Тобиаса и повернул в другой коридор нашего обширного особняка. У меня было сорок семь комнат, почти все из них были заняты. В конце коридора я вошел в маленькую комнату, украшенную персидскими коврами и деревянными панелями, и плюхнулся на чёрный кожаный диван в центре комнаты.
Айви сидела на своем стуле около дивана.
– Это так и дальше будет продолжаться? – спросила она сквозь грохот выстрелов.
– Тобиас поговорит с ним.
– Понятно, – сказала Айви, делая пометку в своем блокноте. На ней был темный деловой костюм – брюки и пиджак, её белокурые волосы собраны в пучке на макушке. Лет ей было в районе сорока, она была одним из самых давних моих аспектов.
– Что ты чувствуешь, осознавая, что твои проекции перестают подчиняться тебе? – спросила она.
– Большинство подчиняется, – ответил я, защищаясь. – Джей Си никогда не обращал внимания на то, что я ему говорю. Это не изменилось.
– Так ты отрицаешь, что становится хуже?
Я ничего не ответил.
Она сделала пометку.
– Ты отказал ещё одному просителю, не так ли? – осведомилась Айви. – Они же приходят к тебе за помощью.
– Я занят.
– Чем это? Слушаешь пальбу? Становишься безумнее?
– Я не становлюсь безумнее, – сказал я. – Я стабилизировался. Я практически нормальный. Даже мой невымышленный психиатр подтверждает это.
Айви промолчала. Выстрелы вдалеке, наконец, прекратились, и, подняв пальцы к вискам, я с облегчением вздохнул.
– Официальное определение безумия, – сказал я, – вообще-то довольно расплывчато. У двух людей может быть одно и то же расстройство в абсолютно одинаковой степени, но один будет считаться вменяемым по общепринятым стандартам, в то время как другого сочтут безумным. Ты пересекаешь черту безумия в тот момент, когда состояние твоего рассудка перестает позволять тебе функционировать и вести нормальную жизнь. По этим стандартам, я не безумен ни на грамм.