— Отвратительный сервиз, мерзкие амуры, а вино — настоящая гадость! — отчеканила я, с интересом наблюдая, как по синему от любопытства Лидкиному лицу пошли красные пятна.
Кажется, мое заявление произвело впечатление и на психа, поскольку он умолк. Однако дыхание его отдавалось глухим металлическим перекатом, и я знала, что он еще на связи.
— Жаль... — услышала я, и пусть я провалюсь, если в его голосе не звучало огорчение. — Хотел сделать тебе приятное... Ведь перебито столько посуды...
Он помолчал еще несколько секунд и дал отбой. Я положила трубку. Привычку мужа колотить во время ссор тарелки я никогда не афишировала. И с невероятной досадой ощутила, что испытываю нечто близкое к мукам совести.
— Ну? Что? — выпалила подруга, хватая меня за руки. — Что он сказал? Господи, да говори же!
— Он расстроился, — тихо сказала я. — Ей-богу, расстроился...
— Почему?
— Хотел сделать мне приятное. А я обозвала вино гадостью. Зря я с ним так... Тем более что вина я даже и не пробовала.
Лидка отстранилась, недоуменно хмуря брови. Она долго разглядывала меня, словно пытаясь вникнуть в непостижимую суть моего разума, не смогла и уточнила:
— Погоди, Медведева... Что-то я не пойму... Ты расстроилась из-за того... что он расстроился?
Я задумалась, и сама начиная ощущать абсурдность ситуации.
— И после всего, — нехорошим голосом протянула Лидка, — у тебя хватит совести убеждать меня, будто ты не веришь, что это дело рук Олега? И что глаза у тебя на мокром месте из-за какого-то постороннего придурочного дяди?
Внятного ответа пока не имелось, поэтому я глубоко вздохнула и выступила с дельным предложением:
— Слушай, подруга! Давай-ка пошарим по комнате, поищем, не засунул ли куда этот сукин сын скрытую камеру...
Через полтора часа, стерев со лбов соленый трудовой пот, мы устроились на кухне.. Темы для разговора никак не находилось.
Мы перевернули гостиную вверх дном, пытаясь отыскать камеру, но все было тщетно. Особо тщательно исследовали вражеский сервиз и подсвечник. Даже бутылку вина откупорили. Для верности перетрясли и всю остальную квартиру, однако результат был прежним. Либо мы слишком Глупы, либо никакой камеры не было и в помине.
— Ну, что? — нарушила молчание Лидка и, взяв в руки распечатанную бутылку, заморгала на этикетку: — Ша-то...
— Не мучайся! — нахмурилась я, в ожидании глядя на любимую подругу. В общих чертах я догадывалась, что она сейчас предложит.
Перехватив мой взгляд, Вельниченко скорчила умную физиономию:
— Неплохо пахнет... этот, как его... букет... Может, попробуем?
— А если оно отравлено? — сурово спросила я, впрочем, больше из принципа: бутылка была фирменной, запечатанной со всеми церемониями, включая номер на пробке.