– Значит, так: Бернсу нужен Джимми не только сейчас, но и на будущие годы. Он не представит ему ложных сведений, дабы не испортить отношения.
Палмер кивнул. Задумался и, повертев кресло налево и направо, поудобнее устроился в нем. Затем: – Нет. Вы не правы. Как и Бэркхардт. Начать с того, что прав был я. Это лишь пробный шар, который Бернс запускает, чтобы посмотреть, что получится. Между тем он прилагает все усилия, чтобы это стало правдой. Сначала он сеет семена недоверия среди законодателей Таммани. Потом делает все возможное с целью убедить их в правдивости сообщения, которое они читают: что их избиратели за увеличение числа отделений сберегательных банков. Так что лучше им самим изменить позицию и бороться за билль.
Вирджиния с отвращением уставилась на кончик своей сигареты.
– Боюсь, что во всем этом есть огромный смысл. Кроме… Почему Мак предает нас?
– Вы знаете мою теорию. Он планировал это с самого начала.
– Да, я знаю вашу теорию.– Она изучающе посмотрела ему в глаза. – Я знаю все ваши теории. Я вас увижу сегодня вечером?
– Я думал…
– Что я хотела все прекратить? Я хочу. Но не сейчас.
– Очень рад.
– Вы холодная рыба, вы ни разу и не вспомнили обо всем с тех пор… с того вечера в прошлую пятницу.
– Вы не правы.
– Скажите, что думали только об этом и ни о чем больше.
– Я думал о многом. И о вас.
– Ну и какой по счету иду я? Пятой сверху? Сразу после «Мулов» Финка?
– Вирджиния,– сказал Палмер,– вы слишком охотно выдаете свой возраст. Вы помните свист Элмо Таннера, Генри Бьюза и его «Шафл ритм»?
– Дорогой, все это модная чепуха. Вы когда-нибудь видели, как я танцую «хот максикс»?
– Если вы сегодня свободны, вы могли бы показать мне.
– Где?
– Не знаю. Мне надо звонить Бернсу в восемь. Он хотел встретиться со мной на минуту-другую.
– В своей конторе?
– Да. К сожалению, он уезжает в Олбани в девять.
– Это ужасно,– ответила она.– Вы задержитесь вроде бы для того, чтобы допить стакан. Я позвоню в 9,15. Если он уедет, мы сможем провести урок «максикса».
– Я не знаю,– задумчиво сказал Палмер.– Я собирался навести порядок у себя в темном районе ниже пояса.
Она встала.
– Иногда ваши замечания граничат с бесстыдством.
– Интересная страна там, на этой границе.
Она направилась к двери.
– Ваши речи увлекательны. Крошечные непристойные намеки прячутся в мягких глубинах, как… гм… трюфель в страсбургском паштете.
Он задумчиво уставился в точку где-то посредине между ними.
– Никто не считает,– спокойно заявил он,– трюфели непристойностью.
Выходя, она несильно хлопнула дверью. Он медленно повернулся в своем вертящемся кресле и отвел глаза от закрытой двери.