Все сели в берлину; трое телохранителей забрались на козлы.
Господин де Гогела́, надеясь привести какую-либо подмогу, скрылся в улочке, расположенной позади дома г-на Coca.
Господина де Шуазёля и г-на де Дама́ отвели в городскую тюрьму, куда г-н де Ромёф отправился вместе с ними, чтобы более действенно защищать пленников.
Наконец, когда поводов для отсрочек больше не осталось, карета тронулась с места и двинулась вперед под охраной отряда национальной гвардии, которым командовал г-н Синьмон, гусаров г-на де Шуазёля, посланных прикрывать бегство короля, и более четырех тысяч граждан из Варенна и его окрестностей, вооруженных ружьями, вилами и косами.
Вопреки утверждению отдельных историков, карета короля не продвинулась дальше дома бакалейщика Coca. Таков настоящий предел этого рокового путешествия.
В ту минуту, когда карета отъезжала, меня охватило сильное сомнение, вернее, щемящая тоска.
Великая катастрофа — арест короля — стала причиной одного события (для меня оно явилось лишь частичкой этой катастрофы), странным образом повлиявшего на всю мою жизнь. Ясно, что я говорю о ране г-на де Мальми, о впечатлении, произведенным ею на мадемуазель Софи, и ее невольном признании в любви к раненому, вырвавшемся при мне.
Я питал к Софи глубокую нежность. К этой отнюдь не братской нежности примешивалась ревность, хотя я должен отдать справедливость бедной девушке: с той минуты, как она почувствовала мою зарождающуюся любовь, ею было сделано все возможное, чтобы эта любовь угасла, чтобы я поверил, что для меня она, Софи, навеки останется лишь сестрой. Я всегда подозревал, что моим соперником, хотя о настоящем соперничестве вряд ли можно было говорить, был г-н де Мальми — тот человек, кого любила Софи. На сей раз я больше не мог сомневаться и не мог оставаться под одной крышей с этим молодым дворянином; но вовсе не потому, что он любил Софи, а Софи любила его, а потому, что чутье мне подсказывало: в нем заключается судьба всей жизни несчастной девушки и он принесет ей горе.
Увидев, что король готов к отъезду и карета вот-вот тронется с места, я попрощался с метром Жербо, не сказав ему, что больше не намерен возвращаться в Варенн. Я собрался было уходить, не имея храбрости снова увидеть Софи, как вдруг столкнулся с ней: она загораживала коридор. Тут, признаться, мужество окончательно меня покинуло, и я смог лишь выдавить из себя:
— Ах, это вы, мадемуазель Софи!
Рыдая, она обхватила меня за шею.
— У каждого своя судьба, мой милый Рене, — шептала она. — Моя судьба в том, чтобы страдать, и я приму ее до конца.