На северо-востоке раскинулись владения других родственников, заорельских половцев, которых Бачман ненавидел люто, ибо не раз они вместе с русскими князьями обрушивались на вежи приднепровцев. Этого хан никогда не забывал и постоянно с ними цапался, что при прежнем заорельским хане, старике Аепе, что при нынешнем, временном, Тотуре. И хотя пока они были заняты на Руси, где воевали за своего родственника Гюрги, и звали его с собой, Бачман с ними не пошел и постоянно ожидал от заорельцев удара в спину.
Ну и последние соседи, с востока. Там по берегам Танаиса (Дона) и привольным приморским степям кочевали люди хана Колчака и остатки тьмутараканских конных сотен. В дрязги с другими ордами они старались не вступать, воевали на Кавказе, брали дань с Таматархи и проходящие через их владения караваны и с Бачманом никогда не ссорились. Но хан приднепровцев им не доверял.
Впрочем, Бачман никому не доверял, и от всех ждал подлости, потому что сам был готов ее совершить. Он это понимал, и был этим недоволен, но поделать ничего не мог, ибо жить по чести можно только с честными людьми, а хан есть хан. Степной правитель обязан во всем видеть подвох и держать под рукой сильное войско, а иначе можно лишиться всего, что имеешь, и кануть в небытие вместе со всей своей семьей, не оставив после себя никакой памяти.
«Как же я устал, — в очередной раз закрывая глаза, подумал Бачман. — Как правильно жить и поступать? Что есть правда и в чем истина? С кем разделить тяжкую ношу и ответственность? Кому передать власть и накопленные богатства? Не знаю. Я ничего не знаю. Но одно мне известно точно. Завтра меня ждет битва и очередная славная победа».
Последняя мысль немного развеяла муть в душе Бачмана и он стал засыпать. Однако не успел он провалиться в сон, как за пологом шатра послышался непонятный шум. Что-то упало, и хан приподнялся, а затем окликнул своего главного телохранителя, который был предан ему, словно пес:
— Атрак, что там?
Охранник, который никогда не оставлял хана, не отозвался и Бачман рывком вскочил на ноги.
«Беда!» — пронеслась в его голове паническая мысль и он кинулся к оружию, которое неосмотрительно оставил в стороне от ложа. Но наперерез ему от входа скользнула стремительная тень. Рот хана открылся, чтобы позвать кого-то на помощь, вот только он опоздал. Ночной гость не слишком сильно ударил Бачмана в горло, и крик застрял в груди хана, а следующий удар, который пришелся по голове, погрузил его в пучину беспамятства. Однако прежде чем потерять сознание, он услышал русскую речь: