— Кедрин, не спи. Лошадей давай.
* * *
Ноги Бачмана ослабели, и он стал опускаться на покрытый войлоком пол. Свалиться я ему не дал, а подхватил хана на руки (тяжелый, зар-ра-за, кабан) и положил на кошму, которая была его постелью. После этого быстро, но без лишней суеты, закатал пленника в постель, а затем сделал сверток из его одежды и вложил в нее саблю.
Вроде бы все. Тихо и спокойно мы с Валентином Кедриным проникли в лагерь половцев. В наглую, словно так и надо, не обращая внимания на караульных, проехали к шатру полководца, ну, а дальше дело техники. Телохранители у хана, конечно, знатные, но расслабленные до невозможности и чересчур раскормленные, в боях давно не участвовали и шкурой, видать, последние лет десять не рисковали. Поэтому они подпустили нас, и мы их вырубили. Двоих Кедрин сделал, а четверых я, и так удачно это вышло, что стоящая у подножия холма сотня ничего не почуяла и не всполошилась, а про ханскую обслугу, и говорить нечего, холопы дрыхли без задних ног.
В общем, можно сказать, что половина дела сделана. Теперь предстояло выбраться из половецкого походного лагеря, соединиться с черными клобуками, которые ожидали нас невдалеке, а затем поговорить с Бачманом.
— Чи-чи! — раздался тихий сигнал Валентина, который уже приготовил лошадей.
Пришла пора сваливать и, взвалив сверток с телом хана на плечо, я подхватил узел с одеждой и оружием, и вышел. Здесь, с трудом уместив пленника на смирной лошадке, которая чуяла волчью суть Кедрина, и нервничала, но молчала, я выдохнул. За малым не надорвался, больно грузен хан, но выдюжил.
— Уходим, — прошептал я своему напарнику.
Кедрин кивнул, и мы сели на наших коней. Убийца схватил повод вьючной лошадки, а я выдвинулся вперед. Мы спустились с холма и поехали через стоянку половцев. Никто не обращал на нас внимания, ведь мы не дергались, не суетились, и вели себя уверенно, и единственная заминка произошла уже на окраине лагеря, где дорогу нам преградил лихой батыр с обнаженным оружием, за спиной которого встало несколько рядовых бойцов.
— Кто такие? — спросил воин.
— Люди хана, — направляя жеребца прямо на него, ответил я. — Прочь с дороги.
— А чего на ночь глядя в степь выезжаете? — уже менее уверенно, освобождая дорогу, задал он вопрос.
Я остановился и, перегнувшись с седла, заглянул в глаза половца. Обычный десятник, кровь уже распробовал и всегда готов к тому, что противник может нанести неожиданный удар. На таких людях держится любая армия, они крепкие вояки и пока еще не заплыли жиром. Жаль такого убивать, чисто по-человечески, но это и не потребуется.