Они обменялись оружием и обнялись на прощание. Иван соскочил на землю, протянул повод приятелю:
– Прими и моего Алтына, добрый конь. В лодью все равно брать не буду, на Руси нового найду. Возьми, может, и пригодится тебе или кому другому.
И чувствуя, как на глаза наворачивается непрошеная скупая слеза, резко отвернулся и бросился по отлогому травянистому берегу к уже ткнувшейся в берег лодье.
Игнатий также обнял русича. Глянул на маячивших татар, на Нури с вздернутой вверх саблей.
– Никак сдружились?
– Да, почти два года вместе и котел делили, и под стрелами скакали. Хорошие ребята!
– Хм! Видать, и среди нехристей душевные люди имеются.
– Душевные люди везде есть, дядя Игнатий, это я теперь точно знаю. Вот только не сразу их разглядишь из-за того говна, что власть над людьми имеют. Оттого и рубимся мы, а не дружим! Дома-то, поди, тоже за эти годы спокойно хлеб на полях не жали?
– Ходил Михайло на нас, как же, было дело! Аккурат в ту весну, что после погрома под Торжком. Да только бесславно сходил, рать всю свою в половодье растерял и сам в какой-то лихоманке свалился. Ждем вот теперь, как оно в этом году все обернется. Юрий-то Московский в Орде сидит, а то б его новогородцы в помощь себе призвали. Надоела вся эта с Тверью колгота!!
Иван испытующе поглядел на купца:
– Аль не слышал еще?
– Чего?
– Ярлык-то великокняжеский Узбек Юрию передал. Тот уже татар два тумена на Русь собирает.
– Иди ты?!
Игнатий почесал бороду и вдруг довольно изрек:
– Эк ты меня, паря, обрадовал-то!!
– Чем? Тем, что опять Русь нехристи зорить будут?
– Нашу, новогородскую, не тронут! Юрию мы любы, да и откупимся в случае чего. А вот Михайле руки нонче окоротят! Хватит, попил нашей кровушки.
Иван с сожалением глянул на довольного купца.
– Зря радуешься, дядя Игнат! Не Михаил, так другой будет, Юрий тот же. Все одно земли в одну горсть собирать начнут, выход ордынский вытряхивать будут. Иль тебе любо десятину каждый год отдавать помимо того, что своих кормишь? Та же Москва стойно Михаилу вас окорачивать будет, попомни мое слово!
Игнатий глянул на пенный бурун, оставляемый носом лодьи, жестом велел снова взять всем ближе к берегу.
– Ладно, Ваньша! Сколь не виделись, а говорим, словно княжьи люди. Живу я сегодняшним днем, и слава Богу! Купец – человек вольный, плевать мне, кто там надо мной стоять будет.
– Что, Онуфрий волю дал?
– Нету более Онуфрия. Срубили его под Торжком вместе с сыном. А сноха Семенова продала мне лодьи хозяйские да товары, что на складе были, а сама снова к родителям возвернулась. Так что все это теперь мое, паря, мое, а не хозяйское! Куды хочу – туды ворочу, с кем хочу – с тем торгую. Вот она, вольница новгородская!! Могу опять тебе предложить: айда со мною!