Роман вывел из кустов шестерых запряженных коней. Степан подтащил голое тело, ставшее вдруг таким тяжелым, с трудом перевалил внутрь лодки. К Романцу добавили и его спутников. Далеко оттолкнули челн от берега:
– Плыви, русский подарочек! Вряд ли кто вас теперь закапывать станет. На корм рыбам пойдете, Иуды!
Мужчины сложили серебро в торока, дождались, когда Степан переоденется, и вскочили в седла. Их тени от бегущего к югу солнца словно указывали дорогу к далекому, но желанному дому.
Федор в очередной раз перекрестился, встретив вернувшегося сына. Коротко лишь спросил:
– Что князь?
– Думаю, везут уже обратно.
– Везут?..
И более ни слова, лишь глубокие морщины четче обозначились на пожилом челе.
Он молчал до встречи Ивана с ходившей по грибы Любаней. Когда услышал про смерть Романца, вновь встрепенулся:
– Выходит, исполнил свой обет, Ваньша?
– Да, рассчитался сполна.
– И как теперь думаешь дальше жить?
Сын пристально посмотрел на отца и не сразу ответил:
– Перееду сам и вас перевезу на новое место. Ехал я обратно через московлян, под Коломной хочу землю прикупить и дом поставить. Перебаял уже с воеводой Коломенским, берет он меня в дружину. Землю подле Оки присмотрел. Ты ж мне сам говорил: служить надо сильному. А Москва да Орда Твери, похоже, хребет становой надломили…
Федор явно услышал то, что хотел. Снял со стены икону и торжественно перекрестил ею сына:
– В добрый путь, Ваньша! В добрый час! Истинно говоришь. И детей забирай от греха подальше, и Любаньку. Да женись там, не мешкая, без жены дом – не дом.
– А ты что же?
– А я останусь, Ваня! И могилы тут всех моих, и стар я уже стал, да и деревня мне верит. Может, еще сгожусь им в лихую годину.
– Я тоже не поеду, – вдруг встряла в мужской разговор Любаня и закашлялась то ли от приступа своей болезни, то ли от допущенной дерзости.
– Цыц! Внука единственного загубить хочешь?! Ванька дело бает, не будет боле на землях этих покоя. Забирай, и чтоб боле я этого не слышал!
– Мне, батюшка Федор, жить осталось, поди, помене, чем вам, рядом с батюшкой и закопаете. А Андрюша с Ваньшей поедет, иного и не мыслю.
– Ну и кто их там будет обхаживать? Весь полон уже на землю посадили, они корни здесь пустили. Опять срывать? Не дело это!
– Погоди причитать, батя! Я еще, может, допрежь отъезда тута женюсь.
– Это на ком же? На кобыле татарской? Под тобою ведь, окаянным, другого бабского пола, поди, и не было за этот год?!