Было уже довольно поздно. Наверху, коптя, потрескивали масляные фонари, какими были освещены все города висов. Они побывали еще в трех гостиницах, но у двери каждой висел малиновый флаг, свидетельствующий о том, что все занято. Во дворе последней из них расположились солдаты. Там горели большие жаровни, озарявшие пятерых или шестерых из них, хохотавших у крыльца над какой-то шуткой. Все они были как на подбор высокими и широкоплечими, закованными в причудливые латы — одна черная мерцающая чешуйка поверх другой, и в каждой тускло отражается огонь костра. Драконья кольчуга эм Дорфара. Плащи цвета ржавчины, осененные черными драконами, бились на ветру, точно воздушные змеи. Гребни и забрала шлемов придавали им какой-то сказочный облик. Люди-ящерицы.
Повозка продребезжала мимо, и один из драконов бросил взгляд в их сторону. Улыбка еще играла у него на губах, но он аккуратно и старательно сплюнул.
Ральднор ощутил, как им овладел ужас. Внезапно его заставили ощутить всю меру его бессилия и бесправия — не только перед доспехами и копьями, но и перед вот этой нерассуждающей ненавистью. За что тот человек мог так ненавидеть их? Просто потому, что ненавидел его господин? Или это был какой-то первобытный страх, так легко всплывающий у любого виса просто в силу различия в цвете кожи и волос, а также из-за историй, которые ходят вокруг этого?
Ральднор бросил взгляд на Зароса. Тот, похоже, и не заметил этого маленького инцидента. Вправду ли? Или Зарос тоже был их потенциальным врагом?
В конце концов им все же удалось отыскать грязноватую гостиницу в узком переулке, носившем название Галечная улица. У камина в общем зале сидело несколько людей с Равнин. Драконы сюда не заходили — это место было слишком далеко от дворца и их короля.
Зарос ушел в снегопад, пообещав вернуться утром с ценой, которую предложит его хозяин-ростовщик, и они, проглотив невкусный ужин — большая часть провизии в Лин-Абиссе уходила на прокорм дорфарианцев, — поднялись по скрипучим ступеням в тесные спаленки. Ральднор, на которого опять напало былое стеснение, мимолетно коснулся в темноте руки Аниси и отошел, не имея сил разговаривать. Ночью он лежал, думая лишь о девушке и о том, что он с ней сделал. Раскаяние причудливо мешалось в его душе с желанием, а желание было гранитной стеной, разделявшей их.
Со своей стороны, Аниси видела обрывочные и пугающие сны о безликом мужчине с изуродованной рукой. Болтовня об Амреке и его проклятии вновь оживила древний страх, уходящий корнями в ее раннее детство, когда от одной старухи, болтавшей с ее бабкой в развалинах дворца, она услышала о его имени, его характере и его увечье.