— Да ладно, Фил, — Тони наконец выбрал одну сигарету. Щёлкнул зажигалкой. — Дело прошлое. Сколько, ты говоришь, тебе осталось?
— А? — Фил отклонился, выглянул из-за лампы, чтобы получше рассмотреть лицо собеседника. Но увидел только щёку, на которой ленивой ящерицей прилёг застарелый шрам. В зеленоватом свете лампы ящерица была совсем как живая. — Не… не знаю, Тони. Врачи говорят, что если буду соблюдать все… в общем, они сами толком не знают. Год, от силы полтора.
— Полтора года… — покивал Тони. — Чертовски мало, Фил, по сравнению с тем, что прожито.
— Да.
— А с другой стороны… Если сравнить с тем, что нам осталось… Это же масса времени, а?
— Не убивай меня, Тони. Я ведь не сделал тебе ничего плохого.
— Это да…
— Я знаю, тебе трудно простить мне, что…
— Не надо об этом, Фил.
— Хорошо, хорошо. Не буду.
Вонючий дым от вьетнамского табака клубился в свете лампы, щекотал и покалывал ноздри, лениво поднимался и уплывал в форточку, примешивая к коктейлю уличных запахов свою нездешнюю ноту. Где-то в стороне Силверплейс одиноко повизгивал сигнализацией припаркованный «Бьюик». Меланхолично тикали у стены напольные часы.
Фил не сводил взгляда с тёмного пятна, в которое лампа превращала лицо Тони. Минуты стекали каплями по мокрому плащу киллера и падали на песочного цвета, с зеленью, ковёр.
Тони размял окурок в пепельнице. Провёл жёлтым прокуренным пальцем по гриве бронзового льва. Вздохнул.
— Знаешь, там, во Вьетнаме, я часто вспоминал юность. Там было для этого достаточно времени. И подходящих случаев.
— Понимаю.
— И тебя тоже вспоминал, конечно. У нас во взводе был парень… Его тоже звали Фил. Смешной такой. Мы держались вместе, я опекал этого сопляка, как мог. Нет, он совсем не был похож на тебя, ничего общего. Он был другой. Чистый какой-то весь, голубоглазый такой, простой, как… Я убил его.
— У… убил…
Тони кивнул, сверкнул в сторону собеседника белками. Взял со стола револьвер.
— Угу. Под Данангом ему оторвало ногу. У него не было шансов. Там был такой засер, знаешь… Много раз потом я думал, правильно ли поступил. Может быть, следовало попытаться вытащить его из того ада… Меня бы, наверное, убили. Наверняка убили бы.
— Ты не виноват, Тони, — осторожно произнёс Фил.
— Да, наверное. Он просил не оставлять его вьетконговцам. И тоже говорил, что моей вины ни в чём нет… Ты совсем не похож на него, Фил.
— Понимаю.
— Да, ты совсем на него не похож. И всё же… И всё же, скажи, что моей вины во всём этом нет.
— Ты ни в чём не виноват, Тони, — послушно произнёс Фил.
В животе что-то задрожало, засвербило ожиданием смерти. Запах мокрого асфальта, прелой листвы и бензиновых выхлопов, залетавший в форточку с ветром, хорошо гармонировал с ощущением близкой смерти. И в то же время жутко контрастировал с её безысходностью. Ведь за осенью обязательно, рано или поздно, придёт весна. Фил очень любил весну. Особенно теперь.