— А что тут обдумывать? — цинично ухмыльнулся Доминик. — Разве я недостаточно ясно выразился?
Молчание длилось не больше мгновения — одно биение сердца, за которое их взгляды встретились и снова разошлись. И что-то в ее глазах противоречило образу сильной, сдержанной женщины, стоявшей перед ним. Всплеск горя, боли и... страха. В следующий миг впечатление рассеялось.
— Тем не менее, ваша светлость, я не смогу дать вам ответ, пока не обдумаю ваше предложение.
Ее мрачная решимость раздражала — как и сквозившее в каждом слове презрение. Любая другая женщина в ее положении с радостью ухватилась бы за подобную возможность.
— Можешь играть в свои игры, Арабелла, но мы оба знаем, что шлюхи выполняют прихоти богатых мужчин. А я — очень богатый человек. Начинается новый день. У тебя есть время на размышления, но к моменту моего возвращения ты должна принять решение. Тем временем миссис Сильвер получит неплохую сумму за то, что сегодня к тебе не прикоснется другой клиент. То, что принадлежит мне, — только мое, Арабелла, и всегда остается моим. Потрудись вникнуть в смысл этих слов.
Она крепче сжала губы, словно сдерживая рвущийся с языка резкий ответ. Затем молча сняла плащ и отдала его Доминику.
Тщательно одевшись, тот поклонился и вышел.
Занимался рассвет. Доминик шел по улице из «Дома радужных наслаждений» миссис Сильвер, оставив за спиной обитую в черную ткань спальню с темными занавесками. А перед глазами стоял образ женщины, оставшейся там, в расстегнутом черном платье, то и дело обнажающем молочно-белые груди.
Глава 3
Всего через несколько часов Арабелла уже поднималась по лестнице потрепанного доходного дома на Флауэр-энд-Дин-стрит. Утреннее солнце было таким ярким, что его лучи просачивались в окна, которые после долгих зимних дождей и ветров стали непрозрачными, и мерцали на недавно замененном замке на двери. Арабелла снимала комнатушку на втором этаже.
Влажная прохлада охватила тело, стоило открыть дверь и переступить через порог.
— Мама!
Маленький темноволосый мальчуган поднял глаза на Арабеллу. Он сидел рядом с пожилой женщиной на единственном предмете мебели, имевшемся в комнате — старом матрасе на полу. Вывернувшись из серого шерстяного одеяла, в которое женщина закутала его, малыш побежал к матери.
— Арчи, — с улыбкой произнесла Арабелла, почувствовав себя гораздо лучше при виде сияющего личика. — Ты хорошо вел себя с бабушкой?
— Да, мама, — честно отозвался он.
Но Арабелла видела, что голод и нищета уже наложили отпечаток на лицо сына. Под глазами залегли тени, черты заострились, хотя всего несколько дней назад он был обычным пухлощеким мальчишкой.