— Извините!
— Пожалуйста, — сказал Ник, неожиданно для себя отвечая тоже по-русски, но толстяк пробежал дальше, даже не оглянувшись.
Загремел громкоговоритель, объявляя рейс на Ленинград, а затем в третий, последний раз прозвучал призыв: «Харьков, Ростов, Симферополь». Тут в его ноздри вдруг проник едкий запах карболки, которой была пропитана тряпка уборщицы, и он продолжал его чувствовать даже в полном синего плюша и бахромы зале ожидания, куда провел его Гончаров, пока их спутник побежал улаживать формальности.
Все с тем же жадным любопытством, скрытым под маской невозмутимости, Ник оглядел остальных ожидающих. Некоторые из них были иностранцы, а другие — русские, которые их встречали. В одном углу англичанин, похожий на литератора, с помощью переводчика давал интервью двум русским журналисткам, а русский радиокорреспондент, ожидая, когда те кончат, преспокойно устанавливал перед ним переносный магнитофон. Ник, казалось, слышал и видел все и всех, кроме Гончарова, который уже начал говорить о физике. Тут к ним быстро подошел Киреев и спросил:
— Сколько у вас с собой денег?
— Не знаю, — рассеянно ответил Ник. — Около двухсот долларов. Несколько аккредитивов — еще сотни на две. Несколько английских фунтов, которые я забыл обменять, и несколько шведских крон…
— Ну, скажем, двести долларов, — быстро сказал Киреев. — Это только для таможни. — И он опять исчез.
— А теперь довольно шуток, — сказал Гончаров. — Давайте перейдем к серьезным делам.
— Хорошо, но прежде мне надо позвонить в наше посольство, — сказал Ник; последняя фраза Гончарова напомнила ему о пустячном поручении, которое он хотел выполнить, пока не забыл о нем. — Это был очень строгий приказ, и я обещал следовать ему неукоснительно.
Лицо Гончарова утратило всякое выражение.
— Разумеется, — сказал он. — Я сейчас все устрою. Вероятно, здесь есть телефон, которым вы можете воспользоваться.
Он отошел к лысому человеку, сидевшему за столом в дальнем конце комнаты. Ник увидел, как они быстро о чем-то заговорили, поглядывая в его сторону. Затем лысый кивнул, и они вышли через дверь, из которой почти немедленно появились трое одетых в одинаковые синие куртки китайцев в сопровождении четверых встречающих русских, затем индус с черной бородой и усами, в тюрбане и в костюме, сшитом лондонским портным, а за ним худощавая француженка с грустными главами, необыкновенно грациозная и чуть небрежно одетая. Ник узнал знаменитую французскую балерину. Она опустилась в одно из плюшевых кресел и лениво огляделась: взгляд ее скользнул по китайцам, потом задержался на англичанине, теперь очень серьезно и искренне говорившем что-то в микрофон, который корреспондент держал у его губ, словно кормя его с ложечки; а потом остановился на Нике. Не всякий мужчина решился бы окинуть женщину таким спокойно оценивающим и предельно откровенным взглядом.