Было ли это простым оправданием того, что я собиралась сделать? «Да». Намеревалась ли я сделать это в любом случае? «А то».
Я отошла на другую сторону двора, прочь от работавших на месте преступления специалистов и дополнительной дюжины шныряющих повсюду копов, которые, казалось, всегда слетались туда, где происходило убийство и набрела на небольшую аллейку между двумя строениями. Надо признать, что «аллейка» была достаточно просторной, чтобы по ней могла проехать повозка, груженая пивными бочонками, в те времена, когда пивоварня еще работала по назначению, но сейчас, тут царил полумрак и запустение. Я прислонилась плечом к холодным кирпичам, получив то уединение, на которое рассчитывала.
Мне не нужно было доставать телефон и звонить Жан-Клоду; все, что мне требовалось — это опустить возведенные между нами щиты. Это походило на открытие двери, которую я держала на засове, потому что без реальных усилий блокировать ее, мы вторгались в эмоции друг друга; могли делиться мыслями, и даже физическими ощущениями. В самые экстремальные моменты грань там, где прерывалось сознание одного и начиналось сознание другого— стиралась; это чертовски сбивало с толку и, по правде сказать, охренеть как пугало. Мне не нравилось проникать так глубоко в чужой разум, тело, душу, и уж точно не хотела, чтобы он тоже оказывался так глубоко во мне.
Однако это совсем не означало, что мне только и требовалось, что «отпереть дверь» у себя в голове, а затем «постучаться» в барьер, удерживающий меня от слишком глубокого проникновения в сознание Жан-Клода, потому как мы выяснили, что щита лишь с одной стороны было далеко недостаточно. Если барьер возводил только один из нас, то между делом до нас, то тут, то там доносилось эхо. Как правило, это были отзвуки сильных эмоций, ощущений, но не всегда; в зависимости от случая.
Жан-Клод открылся мне, и я поняла, что он сидит в своем кабинете в «Запретном плоде». Я могла чувствовать пот на его коже, в то время как он обтирался полотенцем. Он танцевал, что было редкостью с тех пор, как он стал владельцем и менеджером клуба. В те ночи, когда он танцевал, клуб просто разорвало бы от наплыва женщин и мужчин, желающих поглазеть, как самый сексапильный вампир Сент-Луиса снимет с себя немного одежды на сцене. Он никогда не заходил в раздевании так далеко, как его танцовщики. Мой главный ухажёр не напяливал на себя каких-нибудь мини-бикини, его брюки и так были с таким количеством шнуровок и отверстий, что скрывали не многим больше. Я уяснила, что основную часть времени более доминантные личности предпочитали оставлять на себе больше одежды, в то время как покорные чувствовали себя комфортней, раздеваясь совсем. Те дни, когда Жан-Клод был чьим бы то ни было покорным кровопийцей, уже давно канули в лету. За пределами спальни ни он, ни я не особо любили оголяться, ну, по крайней мере первыми.