— Вы не сможете убить их всех, — ответила она.
— Хочешь поспорить? — спросила я и только теперь взглянула на нее; я позволила ей увидеть мое выражение лица, так как знала, что оно было холодным и пустым, и все же улыбка наметилась на моих губах. Я представляла себе эту улыбку, уже видела ее в отражении. Она была уж точно не из приятных. Это была такая улыбка, с которой я убивала или чувствовала, что мои поступки оправданы. Это была та самая улыбка, на фоне которой мой взгляд оставался отчужденным и безразличным. Точно не уверена, почему я порой улыбалась, встречаясь со смертью, но это было так, и происходило непроизвольно, да и выглядело жутковато, даже для меня самой, поэтому я позволила вампирше увидеть ее. Я позволила ей прочитать в ней все, что только было возможно.
Она издала отрывистый, приглушенный крик. Ее дыхание вырывалось сдавленными всхлипами:
— Хорошо, хорошо, просто уведите меня отсюда, пока она... уведите меня отсюда! Я не хочу на это смотреть! Умоляю, не заставляйте меня смотреть. — Она начала плакать, отчего затряслись ее тощие плечи.
— Скажи нам, где они, — сказала я, — и тогда милые офицеры заберут тебя подальше от большого и страшного палача. — Я снизила мой голос до тихого и низкого, с нотками урчания звучания. Я уже прибегала к такому голосу. Он срабатывал как в сексе, так и при угрозах. Забавно, как некоторые вещи подходили и для того и другого.
Шелби сдала своих дружков. Она назвала нам три разных дневных убежища. Она рассказала нам расположение всех гробов, рассказала про все места, где ее подельники прятались от солнечных лучей, и где мы могли их найти, когда взойдет солнце, и они будут беспомощны.
Я задала ей последний вопрос:
— Они все такие же недавно обращенные, как и вампиры здесь?
Она кивнула, а затем стерла со щек розоватые дорожки своей курткой, будто ее уже раньше заковывали в цепи, и она знала, как вытирать слезы, без помощи рук. Это заставило меня задуматься, насколько же ужасной была ее жизнь после смерти вплоть до сегодняшнего момента.
— Кроме Бенджамина, он старше. Он мертв уже давно.
— Насколько? — спросила я.
— Не знаю, но он достаточно стар, чтобы помнить совет в Европе, и не хочет, чтобы то же самое было и здесь.
— Значит Бенджамин из Европы, — констатировала я.
Она снова кивнула.
— Как долго он в этой стране? — спросила я.
— Не знаю, у него нет акцента, но он многое знает. Он знает о совете и о зле, которое они там творили, и о том, что вынуждали делать других вампиров. Он говорит, что у вас нет собственной воли, и что вы будете делать то, что вам велит Мастер, и вы не сможете отказать. Мы не будем рабами Жан-Клода или твоими! — Последние слова она произнесла с изрядной долей пренебрежения.