— Она меня ненавидела, — внезапно произнесла Ева.
— Почему ты так считаешь?
— Потому что я видела это, чувствовала. Я это чувствовала даже тогда — в черт знает насколько раннем возрасте. Три, четыре, пять лет. Ей нравилось меня бить. Она завела меня, потому что кое-кому пришла в голову гениальная мысль вырастить собственную машинку для производства денег. Я для нее была не ценней собаки, а хлопот со мной оказалось куда больше, чем она думала. Она хотела меня продать, но отец не позволил. Так бы он не отбил вложенные в меня деньги. Она меня била, когда его дома не было, или просто запирала в стенном шкафу. Там было темно и нечего есть. Она даже имени мне не дала. Я для нее была ничтожеством. Даже меньше, чем ничем, — Ева нетвердой рукой поднесла к губам бокал с вином. — Она меня не узнала. Когда мы снова встретились лицом к лицу, она посмотрела на меня в упор. И не узнала.
— Тебе это было обидно?
— Нет. Не знаю. Я об этом тогда не думала. Просто знаю, что на какое-то мгновение я снова была ничтожеством. Словно бы они — она — отняли все, что у меня есть: Рорка, мой жетон, мою жизнь, меня саму. На какое-то время всего этого просто не стало, потому что рядом была она. Я не хочу опять становиться ничтожеством.
— Ты никогда не была ничтожеством, — произнес с едва скрываемой яростью в голосе Рорк. — Ты — та, кем ты себя сделала, вопреки всем непреодолимым преградам. Они не смогли сломить тебя, даже когда ты была беззащитным ребенком. Ты — чудо, Ева. Ты — мое чудо, и ты никогда не будешь ничем меньшим.
— Они во мне.
— А что во мне? Ты же сама знаешь. Ты знаешь, я выбрал порвать с этим, и ты все равно осталась со мной. У тебя было столько вариантов, но ты выбрала одно — защищать. Служить тем, кого убили. Даже ей. Теперь — даже ей.
— Я видела, что с ней стало. Там, в больнице, куда я ее отправила. Она была вся в синяках, побитая.
— Как и ты, в свое время, — подсказала Мира.
— Да, как и я. И я почувствовала… презрение, наверное, отвращение, я смотрела Йа нее, как на какое-то насекомое, и отчаянно хотела, чтобы это оказалось ошибкой, чтобы она оказалась посторонним человеком. Но я знала, кто она и что за человек она была.
— И что же она была за человек?
— Сказать про нее «эгоистка» — это еще похвалить. Безжалостная, эгоистичная, коварная — но я по-прежнему не знаю, отчего и почему. Столько крови, — тихо добавила она. — Столько крови было. А я стояла и думала: что в ней? Что в этой крови, в ее, в моей? У нас с ней одинаковые глаза.
— Нет! — сказал как отрезал Рорк. — Ты ошибаешься.