Мичман привык к жесткости таких публичных наказаний: странно сказать, но это зрелище произвело на него намного меньшее впечатление, чем высокопарный стиль статьи 29 Свода законов военного времени. Как и большинство офицеров и матросов, он старался занять мысли чем-нибудь другим, и сконцентрировал внимание на ряде пожарных ведер — с тщательно вырисованном на каждом королевским вензелем, — раскачивающихся в такт движениям корабля. Способ казался ему эффективным, помогая отвлечься от беспокойства, вызванного безжалостной фразой. Он так погрузился в себя, что оказался совершенно не готов, встретив взгляд Треддла.
Злой импульс этого взгляда был настолько силен, что Дринкуотер вздрогнул, как от удара. Мичман вдруг ощутил, что он каким-то образом причастен к вражде, возникшей между двумя матросами и проявляющейся в их бесконечных схватках. Натаниэлю едва не стало дурно. А вот одному из моряков стало. Им оказался тот молоденький марсовый, которого совратил Моррис.
Несколько часов спустя Дринкуотеру пришлось проходить мимо Тригембо, сосредоточенно сплеснивающего концы.
— Жаль, что тебя высекли, — тихо сказал он.
Моряк поднял голову. На лбу у него застыли капли пота — свидетельство того, как тяжело ему было выполнять работу со спиной, превращенной недавно в кровавое месиво.
— Вам нет нужды беспокоиться, сэр, — ответил он. А потом добавил, говоря как бы сам с собой. — Нельзя было допустить этого…
Дринкуотер пошел дальше, размышляя, что какой смысл может иметь это непонятное замечание матроса.
К ночи ветер посвежел. В четыре часа утра Дринкуотеру пришло время заступать на вахту. Спеша к трапу, он с беспокойством думал о том, не придется ли «Циклопу» снова метаться по волнам.
— Скоро начнут убавлять паруса, — пробормотал он сам себе, на ходу надевая непромокаемый плащ. Ночь была холодной и темной. Фонтан брызг, долетевших из-за борта, обрушился ему на лицо. Натаниэль сменил мичмана Била, встретившего его дружеской улыбкой.
В четверть пятого последовала команда взять на марсах второй риф. Дринкуотер отправился наверх. Проворно карабкаясь к своему почетному месту на рее, он выбросил из головы все отягчающие мысли. Спустя десять минут огромный парус уменьшился в размерах, и моряки стали спускаться по фордуну вниз, один за другим исчезая в темноте. Подошла очередь мичмана, тот уже почти перенес вес тела на фордун, когда кто-то схватил его за руку.
— Какого черта! — воскликнул он, едва не потеряв равновесие. Из темноты вынырнуло лицо. Это был тот самый смазливый марсовый с грот-мачты. В глазах у парня застыло отчаяние.