«Нет, нет, Тэду!» — произнесла она с такой силой, что он отступил, сунул руки в карманы и мрачно уставился на траву. А Эцу осталась сидеть в своей изящной позе, поглядывая уголками своих длинных глаз на него. Она была очень хорошенькая, маленькая и хрупкая, с овальным личиком и черными нежными глазами. Но самым прелестным на лице был рот. Тед частенько и подолгу разглядывал его оценивающим взглядом. Она ни разу не позволила поцеловать себя. Он делал попытки — со словарем и без, но она только повторяла: «Нет, нет. Тэду».
Не то чтобы все японские девушки отказывались целоваться. Ребята рассказывали, что многие были совсем не прочь, стоило им только показать, как эго делается. Но Эцу не позволяла показывать себе что-нибудь. Он уже не однажды решал бросить ее и найти себе более сговорчивую девушку. Но другие не были такими хорошенькими. А кроме того, в ней и в ее семье было что-то очень домашнее. Он всегда заходил за ней домой, и ее родители мельтешили вокруг с таким беспокойством, как настоящие американцы. Она была старшей в семье, и они прямо тряслись над ней, это было видно. Имелись еще две девочки и мальчик все моложе ее. И каждый раз они говорили Эцу «до свидания» с таким видом, словно она уезжала на неделю, а не шла прогуляться по улице до парка или в кино. Это заставляло его чувствовать ответственность.
«Ладно, черт с ней», — вслух произнес он.
Эцу засмеялась и повела рукой в сторону оленя, который с надеждой приблизился к ним. В парке было полно оленей. Даже во время войны их берегли и кормили.
Поговаривали, конечно, о том, чтобы их съесть, но никто не мог решиться убить священного оленя.
«Голоден. Давуно хочет», — сказала она. Изучение словаря шло на пользу ее английскому.
Тед ухмыльнулся. «Ну-ка, скажи: «Давуно хочешь?»
«Давуно хочешь?» — послушно повторила она.
«Давно, очень», — сказал Тед. Он взял ее маленькую руку и поднес к губам. Это она позволяла. Предварительно она обсудила это дома, Отец с Матерью слушали ее с изумлением. Все, что касалось американца, она обсуждала с ними по вечерам, возвращаясь с прогулок, когда дети уже были в постелях.
«Он кусает твою руку?» — с ужасом спрашивала Мать.
«Нет, он никогда не делает мне больно», — сказала Эцу. Она почувствовала нежность при мысли о нем. «Он совсем не делает мне больно, повторила она. — Он даже поддерживает меня под руку, когда мы переходим улицу».
Отец и Мать переглянулись.
«Ты уверена, что у него на уме нет ничего неподобающего?» — со стеснением выговорила Мать. Эцу смотрела на них ясными глазами, полная готовности рассказать им все. Как-никак она попала в странное положение, ей угрожала опасность, но какая она не знала.