«Он хотел приложить свой рот к моему», — сообщила она.
Родители в ужасе отвели взгляд.
«Я запрещаю это», — твердо сказал Отец.
«Во рту микробы», — пояснила Мать.
«Обещай мне, что ты этого никогда не допустишь», — приказал Отец, и она обещала.
«А как тогда с рукой?» — спросила она.
Они обсудили и руку, и после долгого совещания Отец с Матерью сошлись на том, что руку иногда можно давать если это поможет избежать рта. Но если рука повлечет за собой рот, то давать ее не следует. Поскольку сейчас Тед был недоволен ею из-за оби, то она позволила взять ее руку.
Олень с надеждой глядел на них.
«Он думает, ты ешь моя рука», — с удивлением сказала Эцу.
Тед рассмеялся. «Убей меня Бог!» — воскликнул он. Он даже забыл, что целует ее руку. Теперь этот поцелуй превратился в игру с оленем. Он опустил ее руку. Видя это, олень побрел прочь. Когда он оглянулся, Тед схватил ее руку и опять поднес к губам. Олень галопом примчался обратно. Они рассмеялись и забыли, что минуту назад он сердился, а она была испугана.
«Хорошо соображает, — сказал Тед. — За это я куплю ему что-нибудь поесть».
Они поднялись, и олень по-собачьи потрусил за ними следом, как только понял, что они направляются к торговцу, продававшему бобовые лепешки для оленей. Тед купил целый пакет, они уселись на траву, и он начал скармливать оленю лепешки, одну за другой, а Эцу с восторгом смотрела на них обоих. Но от этого зрелища ее неизменное чувство голода стало еще острее.
«Покоруми меня, Тэду, пожаруйсута», — робко попросила она.
Он дал ей лепешку, и она проглотила ее, не жуя. Тед внимательно смотрел на нее.
«Вкусная?» — спросил он.
«Немуного да», — ответила она.
Он положил пакет и наклонился к ней. «Черт побери… — начал он. — Слушай, ты, может, хочешь есть, Этти?»
«Немуного да», — подтвердила она.
Отец и Мать оба велели ей не принимать от него еду, то есть настоящую еду. Чай и конфеты она могла брать, но ничего более. Стоит мужчине начать кормить женщину, как он будет считать, что она принадлежит ему — так они говорили.
«Ты понимаешь, что не можешь принадлежать американцу», — твердо сказал Отец. Для японца Отец был высоким мужчиной. У него был глухой печальный голос и печальные глаза. Никто из детей не смел ослушаться его. Он продолжил, и его голос опустился на ноту ниже: «Американцы — наши завоеватели, и мы должны быть с ними учтивы. Но учтивость не означает, что мы должны отдавать им наших женщин».
«Лучше мне видеть Эцу мертвой», — сказала Мать. Она была крохотная и худенькая, как воробышек зимой.
Взаимоотношения американцев с женщинами стали проблемой для городка. В первые же двадцать четыре часа стало ясно, что американцы привыкли проводить время с женщинами и изменять этой привычке не собираются. Некоторые при этом рассчитывали еще на кое-что. По всему городку обеспокоенные отцы и матери обсуждали эту проблему. Американцы не видели разницы, принципиальной разницы между домашними девочками и всякими прочими. «Прочая» девушка могла не возражать, если сзади к ней подходил американец, обхватывал ее рукой и вытаскивал свой словарь. Она и сама давно уже успела обзавестись словарем. Но домашняя девочка кричала и бежала без оглядки, если американец пытался обнять ее. Американец, правда, всегда бежал следом и пытался ее успокоить, но это приводило девушку в еще большую панику. Тед тоже побежал за Эцу, и ее спасло только то, что их дом был поблизости от рынка, где она покупала провизию. Когда на следующий день она собралась выйти на улицу, Тед уже поджидал ее. Она сразу увидела его, захлопнула калитку и побежала в дом говорить родителям. На переговоры с американцем они отправились все вместе, однако вести их было затруднительно, поскольку Мать английского языка не знала, а Отец за время, прошедшее с объявления Императором капитуляции