Хойт начинал злиться:
— Не теряй времени! Мне надоело тут с тобой возиться.
— Пожалуйста… Я не… Нет…
— Морган? — крикнула снаружи Эрин. — Ты в порядке?
Шериф и Морган находились в фургоне уже довольно долго, а говорили они тихо, так что девушки понятия не имели, что происходит внутри.
Дрожа от страха, Морган заставил себя поднести пистолет к лицу. У него уже зуб на зуб не попадал, и руки дрожали еще сильнее, чем прежде.
Пару раз дуло пистолета ударилось о подбородок Моргана. Чего еще шериф от него хочет? Что еще ему нужно?
«О, Господи!»
Морган поднял глаза от проклятого револьвера и посмотрел на шерифа. Хойт уставился на него, словно паук на муху, однако он все еще удерживался на той грани, которая отделяла расследование от запугивания, а допрос — от безумства.
— Ты уверен, что она делала это именно так? — спросил шериф хитро.
— Д… Да, — пробормотал юноша дрожащими губами.
Хойт некоторое время наблюдал за тем, как дрожит его жертва, а потом спросил:
— Как же она умудрилась застрелиться, не поставив палец на курок?
— Господи! Не надо!
— Поставь палец на курок!
— Перестаньте!
— Поставь палец на курок!
По лицу Моргана ручьями покатились слезы, и он принялся истерически всхлипывать. Пистолет по-прежнему был поднесен к лицу.
Шериф Хойт сломал Моргана. Он воспользовался своей силой и властью — и сломал его. Ему удалось добиться своего слишком просто, но ведь с первого взгляда на Хойта было видно, что этот человек не понаслышке знает, что такое насилие. Он жил рядом с насилием, сам не брезговал насилием и не боялся насилия — вот что отличало шерифа от трех его жертв. И Морган чувствовал, что Хойт уже превратился в нечеловека. Во всем, что шериф говорил и делал, сквозило его близкое знакомство с насилием и ненавистью.
Именно поэтому в руках Хойта и оставалась вся полнота власти, хотя пистолет давно уже был у Моргана.
Спальней ему служил темный, мрачный сарай, — сарай, наполненный воспоминаниями.
Ничего здесь за прошедшие годы не изменилось. Ничего. С самого детства. На старых, отклеивающихся, вылинявших обоях были изображены ковбои на родео. На стенках висели школьные призы. Впрочем, все они были украдены.
Мальчик, который спал в этой комнате, никогда не ходил в школу. Его туда просто не пускали. Когда дети видели его, они кричали. Единственные люди, которые не кричали, — это были его родственники; когда они были дома — кричал сам мальчик. Не переставая.
Он вырос в доме, где царили насилие и жестокость, где драки, раны и гниющее мясо были самыми обычными вещами.
Нет, все эти награды принадлежали не ему. Они принадлежали тем умным, старательным ребятишкам, которых он убил и распотрошил. Он забирал все, что этим детям принадлежало.