Ровным счетом ничего. Кемпер очень любил свою малышку и никого, ни при каких обстоятельствах не пустил бы за ее руль. Никогда. И плевать ему было на то, кто там что говорит. Спросите у любого техасца, кто тут неотесанный дурак, и он, скорее всего, ткнет пальцем в своего соседа. Но к Кемперу и четырем его спутникам это не относилось. Ни один «неотесанный дурак» никогда не сидел в этой машине, да и сам он не полез бы в автомобиль, у которого на одном крыле был изображен значок пацифистов, а на другом — национальный флаг Мексики.
Мексики! Неужели 1836 год ничего не значит для этих самодовольных парней?
Из окон фургона гремела музыка. Это был рок. Аккорды гитары смешивались с чуть приглушенным шумом двигателя. Девушка, сидевшая на пассажирском сиденье рядом с Кемпером, подпевала. Она тоже была из Техаса, и ее техасский акцент соответствовал акценту певца, но фальшивила она ужасно. Слушать это оказалось совершенно невозможно. Но ей-то на это было наплевать. Музыка играла очень громко, и девице очень нравилось на скорости пятьдесят миль в час путешествовать со своими приятелями по этой ужасной равнине. Стоял чудесный день — будь он проклят! — и ногти у нее выглядели просто великолепно. Вся компания ехала на концерт.
В правой руке Эрин держала пилочку для ногтей и шлифовала ею ногти на левой. Но стоило ей прекратить этим заниматься, как Кемпер взял ее левую руку и поцеловал. Ей стало очень приятно, но петь Эрин не перестала. Она закинула ноги на торпеду, так что ее грязные, ободранные туфли на высокой платформе торчали прямо в переднем окне. Это была проверка их отношений с Кемпером. Кемпер видел ее ноги, и Эрин знала, что он просто балдеет от них. Но ему придется выбирать, кого он любит больше, — ее или свой дурацкий фургон. К счастью для Эрин, секс был первым удовольствием в жизни Кемпера. К тому же он только что поцеловал ее руку.
«Если ты не понимаешь, что я хочу сказать…» — горланила Эрин, заправляя за уши выбившиеся из-под грязной белой ковбойской шляпы пряди волос. Эрин знала, что в этой шляпе она выглядит потрясающе. Кроме шляпы, на ней были потрепанные расклешенные джинсы и широкий кожаный ремень — такой ремень даже ее отцу бы понравился. В Эрин не было ничего безвкусного. Она была еще очень молода — в прошлом месяце ей исполнилось двадцать — и от природы привлекательна, так что девушке никогда не приходилось пользоваться разными ухищрениями, чтобы выглядеть получше.
Единственной причиной, по которой Эрин обнажила сейчас свои живот и плечи, была ужасающая жара. Она расстегнула свою белую рубашку и завязала ее узлом на груди. Двое других парней знали, что с Эрин лучше не связываться. И дело тут было не только в том, что она девушка Кемпера. Если бы существовал конкурс на звание Мисс Сорванец, Эрин бы завоевала этот титул. Она вполне бы могла отшить любого парня так, что у него еще долго потом болела бы задница.