Как бы там ни было, состояние, в котором пребывала Амарилис, повергало в ужас всех окружающих. Лопе самоотверженно ухаживал за ней. Ничто не позволяет утверждать, что он поселил ее у себя в доме, как об этом часто объявляют в связи с тем, что в документе по поводу ее смерти и похорон в качестве места жительства указан дом на улице Французов; гораздо более вероятно, что речь идет о доме по соседству с домом Лопе. Возможно, иногда поэт и забирал ее к себе, чтобы ухаживать за ней вместе со своей верной Лоренцой. Оба они всеми силами старались облегчить страдания Амарилис, их усилиям способствовали и ласки Антонии Клары. Выражение глубокой меланхолии поселилось на лице Амарилис, страдания избороздили ее лоб сетью тонких морщин. Временами она издавала душераздирающие стоны, иногда у нее случались приступы ярости, и она принималась царапать себе лицо и тело, затем она столь же внезапно успокаивалась. Замкнувшись в себе, она тихонько сидела, и от нее словно исходило сияние, смягчавшее выражение ее лица и сглаживавшее морщины.
Возвышенная любовь к ближнему и смерть
Лопе удвоил свою нежность, полагая, что таким образом сумеет пробудить у Амарилис желание жить. Он подчинил свою жизнь принципу благороднейшей преданности, он был воплощением милосердия, сострадания и сочувствия. На протяжении четырех лет Лопе сгибался под тяжестью страданий и боли, непоколебимого сострадания и стойкой страсти, которую пробудила в нем та, что теперь была лишь несчастной безумной. «Только один я слушаю ее, — пишет он, — один я ее обожаю; я люблю в ней все, вплоть до болезни, от коей она страдает […]. Моя любовь может служить образцом любви, ибо в несчастье она желает становиться все сильней и сильней, все больше и больше». Стихи Лопе, посвященные Амарилис, к которым иногда с пренебрежением относились те, кто подчеркивал особые достоинства эротических поэм, полных описаний любовных порывов, достойны такого же восхищения, если не большего. И они оправдывают то внимание, что им уделяется наравне с теми любовными причудами, коим Лопе предавался на протяжении тех десяти лет, что провел с Амарилис, когда он продолжил писать с прежней энергией и столь же плодотворно, как и раньше. Вот так при этом постоянном сочетании противоположностей, к чему призывала Лопе его натура, этот гедонист, абсолютный гедонист, мог быть воплощением самой бескорыстной преданности.
Усердное, разумное и нежное внимание, которым Лопе окружил Амарилис, однажды, казалось, принесло свои плоды, как пишет Лопе в письме, не поддающемся датировке, ибо у него создалось впечатление, что болезнь достигла наивысшей точки и начинает отступать. Действительно, он более не слышал тех тяжелых вздохов, которыми она извещала об очередном приступе безумия; напротив, она выразила вполне разумными и естественными жестами свою благодарность и произнесла слова, означавшие, что жизнь, вместо того чтобы покидать ее, напротив, вливалась в ее душу и тело. Любовь, которая, как казалось, исчезла, тоже возвращалась. На какое-то время к ней вернулись все ее утонченные качества и свойства, все ее способности, она даже вновь начала читать и петь. Но все это длилось недолго. В ночь на 6 апреля 1632 года Лоренца, уже давно спавшая рядом с Амарилис, почувствовала, что той очень плохо. Она бросилась к Лопе, и когда они вернулись, то поняли, что Амарилис умирает. К умирающей тотчас же пришел священник, друг Лопе, лиценциат Хуан Лукас, которого Лопе пригласил. Он соборовал несчастную, дал ей последнее причастие, произнеся традиционную формулу отпущения грехов. Она же все приняла с великим спокойствием и при совершенной ясности рассудка.