— Мужайтесь, дитя мое, — сказала она. — Помощь может быть ближе, нежели вы думаете! Свет не без добрых людей!
Виолетта не знала, считать ли ей за истину слова старухи или за простую болтовню, свойственную ее возрасту. Она подошла к двери и попыталась отворить ее, но дверь оказалась запертой, и ни малейший звук не нарушал мертвого безмолвия дома. Она приблизилась к окну в твердой уверенности, что увидит хоть какое-нибудь живое существо, но день прошел, закатилось солнце, а никто и не показался. Отчаяние овладело девушкой. За весь день она выпила только чашку чая, губы ее горели, сердце давила убийственная тоска о матери; ей стало невыносимо в этой безмолвной комнате, и в голову шла мысль выпрыгнуть из окна, но ее удерживало религиозное чувство. Она только молилась, чтобы Господь защитил ее, бедную и всеми оставленную.
Сумерки быстро ложились на землю, Виолетта приготовилась провести бессонную, мучительную ночь, когда дверь отворилась и на пороге показался мужчина — на этот раз она узнала маркиза Рокслейдаля. Молодой маркиз только что отобедал и изрядно выпил вместе с Гудвином, который приехал к нему из боязни, что слабость молодого человека расстроит его план, если он не поддержит его своим присутствием.
План этот был одним из тех, которые обыкновенно встречают помощника в женском тщеславии, а банкир был самого грязного мнения обо всем человечестве, а следовательно, и о Виолетте. По этому плану, маркиз был обязан выказывать самые честные намерения и предложить Виолетте законный брак, при условии держать все в тайне до его совершеннолетия. А Виолетта будет, конечно, счастлива сделаться богатой маркизой, рассуждал банкир.
Яхта лорда Рокслейдаля «Король норманнов» стояла на якоре в устье Темзы. Под предлогом поездки во Францию на ней перевезли бы Виолетту, а уж раз перевезли, можно было завезти ее куда душе хотелось. У маркиза была прелестная вилла в окрестностях Неаполя, и Гудвин советовал поселить там Виолетту. Удаление ее из Англии без возможности возврата удовлетворяло вполне мстительное чувство банкира относительно ее матери, любимой им прежде с такой безумной страстью.
Маркиз подошел к Виолетте: она была бледна, но казалась спокойна и готова к борьбе.
— Я пришел к вам с повинной головой и прошу вас простить меня, — сказал он.
— Я прощу вас от чистого сердца и от души желаю, чтобы и Бог вам простил ваш нечестный поступок относительно существа вам и всем незнакомого и не сделавшего никакого зла. Мне стоит только вспомнить страшное положение, в которое он поверг мою мать, чтобы усомниться в возможности этого прощения.