Готовься, гад, сейчас я тебе в розетку вставлю!
Удивительно, но обман сработал. Послышался щелчок замка, и дверь отворилась Какое удивление нарисовалось на лице Леши Есикова! Не страх, нет, — удивление.
— Илья?
Мой кулак, заранее отведённый к плечу, со всей дури влетел в морду стукача. Есиков упал на спину. Я пнул отскочившую от стены дверь и шагнул в прихожую. Следом за мной зашёл Слава, наглухо перекрыв пути отступления.
— Вставай, гадёныш! — я собирался метелить Лёшу, пока хватит сил.
Есиков завизжал, когда мой ботинок несколько раз проехал ему по рёбрам.
— Это только начало!
Стукачок быстро перевернулся и на четвереньках побежал в комнату.
В прыжке я догнал его и пнул каблуком под зад. Есиков проскользил носом по ковру, но тут же опять вскочил на карачки.
— Ты что, Илья, ты что? — причитал он.
Я остановился. Избивать знакомого, пусть даже такую гниду, расхотелось.
— Что я? Я в гости к приятелю заглянул. Освободился, вот, из мест заключения, думаю, дай зайду, проведаю, как там мой подельник ссучившийся поживает.
Лёша на четвереньках отбежал в противоположный угол и несмело поднялся, прижимаясь к стене.
— Ты освободился? Поздравляю, — проблеял он.
Морда стремительно опухала. Лёша провёл рукой по губам, размазал кровь.
— Ну, спасибо! Только благодаря твоим стараниям я смог узнать вкус первого глотка свободы.
Рожа Есикова отекала прямо на глазах.
— Ты мне зуб выбил.
— Ты это заслужил!
Лёша торопливо показал на ладони крупный белый осколок. Не меньше половины отломал!
— Тебя вообще убить надо было за твои подвиги, стукачина сучий!
Леша судорожно глотнул и вдруг ожил.
— Я понимаю, понимаю всё, — зачастил он, заслоняясь выставленными ладонями. — Да, виноват. Я вправду нехорошо поступил, меня заставили, ты ведь знаешь, как опера умеют раскручивать, ты же все понимаешь…
— Я знаю, как они умеют. Ничего страшного. Это же не убойная статья была, голимая мелочёвка, тебе на допросе никто кишки на локоть не наматывал. Меня, вот, не заставили себя оклеветать, а ты, гад, ссучился. Явку с повинной написал, душу захотел облегчить. Облегчился, прямо в мою душу, так ведь, гондон ты штопанный? За что мне такой подарок? Я тебе что-нибудь плохое сделал?
— Не, не сделал, — выдавил Лёша.
— Ну, теперь буду снимать с тебя должок. Хочу получить моральную компенсацию.
— Какую?! — ошалел Есиков. Должно быть, насмотрелся по телевизору фильмов о жутких тюремных извращениях и вообразил невесть что.
— Равноценную. Одевайся, пошли.
— Я не пойду!
— А в зубы? — я занёс кулак.
— Не надо меня бить!
— Не боись. Я же сказал, что это было только начало. Пошли, дружок!