Хотя Долотов спал мало и плохо, он проснулся раньше всех, оделся, долго, с наслаждением отфыркиваясь, умывался, потом стал у окна и закурил. Поезд шел на перегоне между Мценском и Орлом. Сквозь серые клочья паровозного дыма белели засыпанные снегом поля, мелькали разъезды, шлагбаумы, виднелись на горизонте деревни и села.
Долотов, как это часто с ним бывало, на одно мгновение представил громадину своей страны с ее городами, селами, бескрайними степями, тайгой, морями и реками, с миллионами неодинаковых, очень непохожих один на другого людей и подумал о том, что действительно поставленная партией задача индустриализации настолько же трудна, насколько величественна. Он подумал также о том, что вот сейчас по зову партии встанут в головных колоннах народа коммунисты и поведут людей на трудный, долгий подвиг.
— Что ж, — вздохнул всей грудью Долотов, — ради этого можно отдать все: и труд, и здоровье, и силы, и жизнь!..
1
Почти всю зиму Андрею пришлось управляться в хозяйстве одному. Дмитрий Данилович добросовестно высиживал приемные часы в амбулатории и лишь изредка, накинув на плечи тулуп, выходил во двор глянуть, что делает сын. Настасья Мартыновна доила коров, присматривала за птицей, варила обеды. Вся основная работа лежала на плечах Андрея.
Отец будил его на рассвете. Андрей открывал глаза, сладко зевал и потягивался на своей лежанке за печкой. Ему не хотелось вылезать из-под теплого кожуха, но он слышал, как за стеной, в конюшне, топают лошади, нехотя поднимался и начинал разминать подсушенные, затвердевшие от пота портянки.
— Шевелись, шевелись! — поторапливал с печки отец. — Копи стоят голодные! Не слышишь, что ли? Сейчас ночь как год — скотина уже с вечера успевает все поесть.
— Иду. У меня не десять рук! — огрызнулся Андрей. — Одеться-то надо?
Он натягивал штаны, рубаху, всовывал ноги в старые отцовские валенки и, брызгая изо рта водой на ладони, умывался над ведром. Потом надевал полушубок, туго подпоясывался натертым до блеска солдатским ремнем и, прихватив рукавицы, шел в конюшню.
— Ты смотри, как Андрей вытянулся, — провожая сына взглядом, говорила Настасья Мартыновна. — Еще восемнадцати нету, а он на целую голову выше нас с тобой.
— Все они растут, — отвечал Дмитрий Данилович, слезая с печки и покряхтывая. — Так растут, что из батьки последние соки высасывают.
Настасья Мартыновна сердито гремела кастрюлями:
— Из тебя высосешь сок! Только и знаешь, что в амбулатории сидеть да в сельсовет ходить, а на детей все тяготы взвалил… Вон посмотри, сколько сена Андрюша на себе тащит — еле ноги видно.