Позже той весной я получил письмо от моего американского друга Роджера Уилера, бывшего монаха, которого я знал по жизни в Тхарпа Чолинг в Швейцарии. Роджер сообщил мне, что недавно присоединился к буддийскому сообществу мирян в Девоне в Англии, которое было основано в прошлом году группой адептов медитации Випассаны. Роджер не подозревал, что я собираюсь снять свой сан, я же был заинтригован идеей присоединиться вместе с Сонгиль к такому сообществу. Затем я получил другое письмо, на сей раз из Ле Мон-Пелерин, в котором сообщалось, что у геше Рабтена был обнаружен рак и он тяжело болел. Я решил поспешить в Европу, а потом вернуться в Корею как раз к летнему ретриту.
Я прилетел в Лондон, провел несколько дней с матерью в Шропшире, затем сел в поезд до Девона. Община, в которой жил Роджер, располагалась на верхнем этаже Шарпхэм Хауса, особняка в стиле Палладио, выходящего на реку Дарт близ города Тотнес, известного в
Англии центра «альтернативного» жилья. В то время в общине было только пять человек, и они искали других желающих присоединиться к ним. Я встретился с Морисом Эшем, владельцем дома и соучредителем (вместе с его женой Рут) Фонда Шарпхэм, благотворительного просветительского общества, которое содержало общину. Меня воодушевил его дзэнский идеал сельской жизни, основанной на простоте и медитации; которая обеспечивала программа лекций, семинаров и коротких ретритов для всех, кто живет в близлежащих городах и деревнях. Ничего не было решено, но я покинул Шарпхэм увереный, что, если мы захотим присоединиться к общине, нам будут только рады.
Я возвратился в Швейцарию через Бордо, где я навестил мать и всю семью Сонгиль, затем сел в ночной поезд в Женеву. Я добирался до Ле Мон-Пелерин с тяжелым сердцем. За эти три года после отъезда в Корею я почти полностью потерял связь с Тхарпа Чолинг. Многие монахи и миряне, с которыми я учился у геше Рабтена, разъехались. Некоторые, как и я, покинули монастырь, чтобы практиковать более интенсивную медитацию; другие возвратились в университеты, чтобы продолжить светское образование; а некоторые, оставив монашеский сан, просто занимались обычной работой. Монастырь заполнился новыми, воодушевленными лицами. Я чувствовал себя призраком из прошлого.
Досточтимый Хельмут провел меня наверх, чтобы повидаться с геше Рабтеном, и мне сказали не задерживаться слишком долго, так как он был очень слаб. Геше сидел неподвижно на своей кровати. Он, казалось, не страдал от боли, но источал ужасную печаль, которая обострила чувство вины, которое я все еще испытывал от того, что покинул его. Казалось, он не был ни рад, ни раздосадован тем, что я вернулся. Ему было любопытно знать, как хорошо в корейском монастыре следовали монашеским правилам Винаи, установленным Буддой, какие сутры я изучал, но всячески избегал расспрашивать меня о медитативной практике Кусана Сынима. Он выглядел осунувшимся и утомленным. Когда я встал, чтобы выйти, он попросил меня подождать и взял небольшой непереплетенный текст из ящика его стола. Он объяснил, что это сборник из двенадцати стихов, составленных им в Дхарамсале во время ретрита в его хижине, к которому он позже добавил прозаический комментарий. Сборник назывался