— Натюрлих. Я ведь дома не бываю. Надо доставить макароны в Италию, апельсины в Египет, палочки в Токио. Мы будем видеться редко, но мне будет приятно, что дома ждет верная жена.
— С чего вы взяли, что я верная?
— Все русские жены верные. Вы не слыхали? Вы будете сидеть дома и ждать меня, — заключил он, — как это там у вас? "Жди меня — и я вернусь, только очень жди…"
И вновь Леке захотелось влепить оплеуху.
— Я изменяла, — сказала она, — я работала проституткой, в Москве, с иностранцами, в отеле "Националь".
— Как?!
— Тссс, Алена не должна знать.
— Альшулдиген, — начал заикаться Фридрих, — к-крокоди-лы. Я должен лететь в Африку — к крокодилам.
Он вылетел, чуть не сбив Алену…
— Что ты ему такое сказала?
— Если ты вздумаешь меня еще с кем-то познакомить, — сказала Лека, — я пошлю тебя к чертовой бабушке! И улечу домой.
— Кретинка, — взорвалась Алена, — почему ты не хочешь жить в цивилизованной стране?! Ездить по миру, скакать на лошадях. Ты заслуживаешь этого! Немецкий муж всегда обеспечен, всегда выбрит, предупредителен, в начищенных туфлях. Хочешь взглянуть на туфли Гюнтера?
— Хочу видеть Гюнтера, — сказала Лека, — живого Гюнтера!
— Еще увидишь. Ты тут всего несколько дней, — Алена раскрыла шкаф. — Взгляни, как отглажены брюки! Все сорок восемь пар. И потом, — она хлопнула дверцей, — кроме "майне либе" я от него ничего не слышала.
— А бормашина? — спросила Лека.
— Перестань! Почему ты не хочешь стать "майне либе"?!
— Я ею уже была.
— Еще. Надо все время быть "майне либе". В Аахене это возможно.
— В Аахен я приехала дышать розой, — ответила Лека.
Ночью позвонил Рольф.
— Согласен на киндер, — сказал он, — я ведь в молодости тоже любил побуянить. Давайте с детьми!
— А бабушка? — спросила Лека.
— Какая бабушка? — трубка в руке Рольфа задрожала.
— Гроссмуттер, — объяснила Лека, — скоро девяносто, я даже не знаю, как она перенесет самолет.
В трубке начало происходить что-то страшное — она хрипела, кашляла, охала, рыгала.
— О гроссмуттер не может быть и речи! — рявкнула трубка.
— Варум? Она обожает Гете, она плачет на Брукнере. Правда, она храпит. В Санкт-Петербурге она будит весь дом.
— У меня она будить не будет! — Рольф бросил трубку.
Лека сказала Алене:
— Мы можем пойти пройтись, как в школе, после уроков?
Они пошли шататься. Алена воспевала немецких мужей.
— Возьми Гюнтера — я его никогда не видела пьяным, не видела грубым, не видела…
— А вообще видела? — перебила Лека.
— Ты стала злой, — сказала Алена, — опрокинем по кофе?
Они не успели заказать — подошел дистрофик в рваных джинсах и африканской рубахе.