— Прямо детектив, — ворочался в темноте Некторов. — Лучше быть каким угодно, но при своем теле.
— А она симпатичная, ваша Тоша. Не то чтобы красивая, но милая. И ей очень идет положение будущей матери. А вы до операции были слишком раскрасавцем, мне такие никогда не нравились.
— То-то глаз не могли отвести от моего портрета, — буркнул он.
— Я так боялась, что все откроется!
— Хватит переживаний, — оборвал он. — Спите. — И удивился, почти тут же услыхав ровное дыхание девушки.
На миг все опять показалось плодом чьей-то ретивой фантазии. Чужим, под родной крышей, на одной постели с чужой девчонкой, а рядом, за стеной, мать и жена, и он для них — заезжий гость — что может быть нелепей? В стенах этого дома его прошлая размеренная, веселая и удачливая жизнь, и хоть бейся головой о стол, не вернуть ее. Кто еще так безвозвратно уходил из дому, одновременно оставаясь в нем?
Легкие Тошины шаги. Значит, и ей не спится. Щелкнул выключатель на кухне, скрипнул стул.
Осторожно, чтобы не разбудить Октябреву, встал. Захотелось проверить себя. Неужели Тоша и впрямь теперь для него чужая? Или только при этой кукле испытывает к ней отчуждение? Что, если раньше ему вполне хватало собственной привлекательности и не очень-то важно было, кто рядом? А теперь все по-иному?
— У вас тоже нет сна? — грустно спросила Тоша, когда он вошел в кухню. На столе перед ней лежала пластмассовая коробочка. — Письма Виталия, — призналась она. — А что еще остается, — сказала она, как бы оправдываясь в своей слабости. — Буду теперь перечитывать как сентиментальная дева.
— Вы еще молоды, можете устроить свою жизнь. — Он был растроган, но не более. Казалось невероятным, что эта некрасивая, хотя и приятная женщина, была его подругой, женой. Что же случилось? Куда исчезла его нежность? Выходит, он и впрямь стал другим? Но тогда отчего жива его любовь к матери?
Тоша зябко передернула плечами:
— Только ради него, — кивнула на бугорок живота, — ради малыша стоит жить. А больше уже ничего не будет.
— Что ж, спасибо, — пробормотал он.
— Вы что-то сказали?
— Нет-нет, ничего.
— Что с вами?
— Тоша!
Ему хотелось схватить ее за плечи, шепнуть что-нибудь благодарное и одновременно резкое, неприятное, надерзить — ведь он был в несравненно худшем положении, чем она со своей скорбью. И оттого, что ей сейчас все же лучше, чем ему, он готов был на самое гадкое. Крайней точкой сознания отметил ту бездну, которая разверзлась перед ним, и не смог удержаться, полетел в тартарары. С хладнокровной мстительностью попросил:
— Пожалуйста, бумагу и карандаш.