— В чем дело? — Косовский снял очки и вышел из-за стола.
— Мы не пускали!
— Она сама! Такая нахальная!
Сестрички вцепились в женщину и потащили к двери.
— Я — Бородулина! — взвизгнула она. Ее остроносое лицо так негодующе зарделось, что и на блондинистые волосы лег розоватый оттенок. — Бородулина я! — повторила она с ноткой угрозы.
— Оставьте ее, — приказал он сестрам.
— Силой прорвалась, — виновато объяснила старшая.
— Уже была у палаты Некторова, — уточнила молоденькая, с крупными веснушками на щеках.
Косовский гневно взглянул на них и обратился к посетительнице:
— Садитесь, Мила Михайловна. Мы ведь как договорились — подождать еще недельки две. И незачем лишний раз напоминать, кто вы. Вас тут хорошо знают.
Она победно оглянулась на удаляющихся сестер, одернула пестрое мешковатое платье из трикотина и села.
— Что случилось? — Косовский внутренне подготовился к тому, чего ждал со дня на день.
— Михаил Петрович, мне сказали… — Острый носик Бородулиной покраснел, она сделала многозначительную паузу, после которой напористо, с вызовом сообщила: — Я знаю все!
— Что «все»?
— Все.
— Ну и?..
— А это смотря что вы ему там вставили. Если чего-нибудь похуже, я буду жаловаться министру здравоохранения.
— Почему «похуже»? Разве было что-нибудь не очень?
— Представьте. Только в последние два года образумился. А до этого — страшно вспомнить! Ну скажите, разве не срам, работая фотографом, жить на одну зарплату да еще держать семью в долгах!
— Отчего же так получилось? Ведь он не пил.
— Да, но я женщина, мне хочется выглядеть как все. А тут еще двое детей. Вон друг его Котиков уже и «Волгу» купил, и норковую шубу жене. А этот все фотографировал какую-то гадость: стебли растений, лоскутки, крашеную воду. А потом на пещерах помечался. Как воскресенье, так его несет с аппаратом в горы. Хорошо хоть люди подсказали, как его приструнить.
— И как же?
— Пригрозила разводом, и что малышек с собой возьму. Без меня, предположим, он прожил бы, а вот девчонок любит безумно. Вмиг за ум взялся. Стал подрабатывать на стороне, забросил свои нелепые съемки. И вообразите, даже внешне посолиднел. А то был щупленький как мальчишка.
Последняя фраза заинтересовала Косовского.
— И что, всего за два года располнел?
— Не располнел, а посолиднел, — повторила она. — Лицо у него стало другое. Ответственное, что ли. Так мне надо знать, лучше он стал или хуже.
Косовский с минуту молчал. Вот поди ж ты, поговори с этой особой серьезно, если до нее не доходит главное.
— Не лучше и не хуже, — сказал он, стараясь не раздражаться. — Он совсем другой. И вас теперь не узнает.