Хворал Ясмунд страшно.
Несколько дней метался в трясовице, никого не узнавая – чтоб влить в рот старика целебный отвар или плошку мясной похлёбки, нескольким дружинникам приходилось его держать.
Осунулся, словно стаял в пламени хвори.
Предслава дневала и ночевала у его ложа, отлучаясь только покормить младших сыновей. В клети стоял жуткий дух – от хворого пота, от трав, от замешенных на барсучьем или медвежьем жиру притираний…
Мечеслав слышал, как княгиня тихо плакала на груди пришедшего навестить дядьку князя: «Господин мой, муж мой, прости, прости… у меня ничего не получается, я всё, что могу, делаю, видят Боги – но он такой старый». Святослав стоял, прижимая супругу к груди, обнимая её вздрагивающую от бесшумных рыданий спину, и глядел на лежащего на соломе Ясмунда.
По очереди у клети сторожили дружинники – выученики одноглазого, к которым прибился и Мечеслав, из-за болезни Ясмунда вернувшийся с Радосветова двора на дружинный.
Однажды ночью, сидя у клети, Мечеслав услышал вдруг сквозь дремоту странный звякающий звук. Вскинул голову и увидел, как из клети, где лежал Ясмунд, выходит женщина. В первый миг принял её за княгиню, во второй – за одну из её служанок.
Но ни княгиня, ни её служанки не носили таких украшений.
Шапочка, вся в медных чешуйках, прикрывает голову. Шею, будто гривна, охватывает пластина, широкая, плоская, полумесяцем. С выгнутого края свисают не то утиными, не то лягушачьими лапками подвески. Они-то и позвякивали. Большой плат лежит на плечах, и шитый узор тоже незнаком глазу вятича.
А самое чудное, что всё это Мечеслав Дружина успевает разглядеть буквально за мгновение.
Стоит ему хлопнуть тяжёлыми веками – и вятич видит, что чудно наряженной молодой женщины в гридне нет.
Заснул, что ли? Ох, мелькает уже привычно, дядька Ясмунд-то не видит… и тут же мысль осекается – Мечеслав вспоминает, где дядька и что с ним.
– Где она? – хрипловатый шёпот. Княгиня Предслава с восковой свечою в руках выглядывает из двери клети. Лицо тоже мутное от недосыпа.
– Кто? – переспрашивает дружинник. Княгиня прикрывает веки длинными пальцами.
– Ох… померещилось… будто женщина тут была… одета не по-кривичски и не по-варяжски…
– И мне… померещилось… – деревенеющими губами отвечает Мечеслав, видя, как на лице княгини Предславы проступает отражение его же жуткой догадки – кто может прийти в ночи к тяжко больному старику.
Княгиня бросается к ложу дядьки. Мечеслав отстаёт на полвздоха.
Ясмунд спит. Ноздри ястребиного носа шевелятся, шевелятся седые волоски на усах.
Ночная гостья, однако, являлась не к худу. С той ночи Ясмунд начинает медленно идти на поправку, а к концу месяца даже выходит в гридню, хватаясь за стены и с явной натугой переставляя ноги.