– Что это может значить, мудрый? – князь нахмурился и требовательно поглядел на Бояна.
Гусляр только указал глазами на главного жреца черниговского святилища – не он тут был хозяином, не ему толковать здешние знамения, разве уж местные служители Богов сами признают себя бессильными.
– Ты не потерпишь поражения, князь. Это – главное, – произнёс жрец.
– Может быть, – негромко отозвался Святослав. – Может быть…
Глава II
Мать Городов Русских
Утром Мечеслав уселся к веслу зевающим.
Грёб от Чернигова до Моровийска, а потом уступил место на скамье другим – и Лутаву с Вострьским городцом, воротами обступившие Десну, проспал между рядами скамей, завернувшись в плащ.
Долго не поспал – растолкали. Вокруг лежал густой туман, будто простоквашу над водою пролили. Не видно было не то что других насадов – носа и кормы собственного не разглядеть. Только и знать, что не одни на реке – туман вокруг полнился глухим плеском вёсел.
Снял плащ – чтобы натянуть поверх стёганого подлатника кольчугу, на голову – прилбицу, поверх – шлем. Застегнул ремень под подбородком, бармицу – у виска. Затянул пояс с мечом и ножом в ножнах. Бряканье кольчуг, щёлканье пряжек, звук задевшего об окованное устье ножен огнива[3] разносились в тумане пугающе далеко. Хотелось замереть и не дышать.
Мечеславу казалось, прошло полночи, прежде чем в тумане впереди затлели искры огней. Огней было тревожно много – не весь ли Киев не спит, ожидая князя? И – как ожидая? Молодой вятич уже понял, что князь-Пардус не в ладах со своей матерью, правившей в Киеве. Не засада ли впереди?
Впереди внезапно зажёгся ещё один отсвет. Двинулся вверх-вниз. Потом влево-вправо. Мечеслав Дружина узнал знамение Громового Молота – таким осеняли себя русины, поминая Перуна. Тут же от одного из огоньков на берегу отделилась маленькая искорка и отражением в колдовском зеркале повторила знамение.
Ждут.
В Чернигове, перед погрузкой в насады, Святослав приказал: в Киеве бить быстро и, где только можно, не насмерть.
«Это всё-таки мои люди. Да и вам с ними да их друзьями потом, может, за одним столом есть».
Вот такой сечи у сына вождя Ижеслава ещё не случалось. В любой битве тот, кто бежал навстречу, стоял на пути, да хоть и от тебя убегал – был враг. Враг, которого надо было убить – ну, самое малое, взять языком, и тоже не для того, чтоб кормить потом блинами с мёдом. А биться с теми, с кем потом есть из одного блюда – а они, к слову сказать, об этом знают? Да… об таком думать ещё не доводилось.
Вот и огонёк впереди разросся, стало видно костёр на причале. У костра – тени, немного – трое, четверо… пятеро. Увидев вырастающие из тумана тени насадов, двое поневоле пятятся. Ещё прежде первого деревянного стука резного носа насада о причал – чьи-то пошевни ударяются в настил из плах, снова и снова. Прыгает сам Мечеслав, успевая подивиться шалой радости на лицах молодых парней, стоящих у костра – ни мечей, ни кольчуг, стеганки, шлемы, топоры да короткие копья, по лицам не воины, не селяне, что-то вроде обозной челяди у Радосвета.