Сейди устало отбросила волосы с лица.
– И что же нам делать?
– Сейчас придется идти.
– Обними меня за плечи. Позволь взять на себя часть твоего веса.
– В этом нет нужды, милая.
Но кварталом позже такая нужда появилась.
9
В половине двенадцатого мы добрались до пересечения Северной Жемчужной и Росс-авеню. Примерно в это время «Боинг-707» с четой Кеннеди на борту подкатывал к толпе встречающих... в которой, естественно, стояла женщина с букетом красных роз. На углу возвышался собор Сантуарио де Гуадалупе. На ступенях, пониже святой, простиравшей руки к людям, сидел мужчина. По одну сторону лежали деревянные костыли, по другую стояла эмалированная кастрюлька. Прислоненная к ней табличка гласила: «Я НЕСЧАСТНЫЙ КАЛЕКА! ПОЖЕРТВУЙТЕ СКОЛЬКО МОЖЕТЕ! БУДЬТЕ ДОБРЫМИ САМАРИТЯНАМИ! БОГ ЛЮБИТ ВАС!»
– Где твои костыли, Джейк?
– В «Эден-Фоллоус», в стенном шкафу.
– Ты забыл взять с собой костыли?
Что женщины умеют, так это задавать риторические вопросы, правда?
– В последнее время я как-то обходился без них. На коротких расстояниях они мне не требовались. – Все лучше, чем признавать главную причину забывчивости: я торопился покинуть реабилитационный центр до приезда Сейди.
– Что ж, сейчас они бы тебе не помешали.
Она побежала вперед с вызывающей зависть легкостью и заговорила с нищим, который сидел на ступенях. К тому времени как я дохромал до них, они уже вовсю торговались.
– Пара костылей стоит девять долларов, а ты хочешь пятьдесят за один.
– Мне нужен как минимум один, чтобы вернуться домой. – Он рассуждал весьма здраво. – И вашему другу, похоже, нужен один, чтобы добраться до нужного ему места.
– А как же «Бог любит вас, будьте добрыми самаритянами»?
– Что ж. – Нищий задумчиво потирал щетинистый подбородок. – Бог любит вас, а я всего лишь несчастный старый калека. Если вас не устраивают мои условия, покажите себя фарисеями и пройдите мимо. Я бы на вашем месте так и поступил.
– Готова спорить, что поступил бы. А если я просто отниму их у тебя, жадюга?
– Полагаю, вы можете, но тогда Бог не будет вас любить. – И он расхохотался. На удивление весело для сильно искалеченного человека. И зубы у него выглядели получше, чем у Ковбоя-Студебекера. Пусть не сильно, но получше.
– Дай ему деньги, – вмешался я. – Мне нужен только один.
– Конечно, я дам ему деньги. Просто не люблю, когда меня ставят раком.
– Дама, это великое горе для всей мужской половины человечества, вы уж простите мне такие слова.
– Придержи язык, – цыкнул я на него. – Ты говоришь с моей невестой. – Часы показывали одиннадцать сорок.