За баррикадой из коробок с книгами, у самого окна, залитый солнечным светом, стоял мужчина. Он наклонился вперед, выглядывая наружу. Ветерок, влетающий в распахнутое окно, шевелил его волосы и воротник рубашки. Он начал поднимать винтовку.
Хромая, я бросился к нему, лавируя между островками из коробок с книгами, на ходу пытаясь достать из кармана револьвер.
– Ли! – прокричал я. – Остановись, сукин ты сын!
Он повернул голову и посмотрел на меня, его глаза широко раскрылись, челюсть отвисла. На мгновение я увидел перед собой обычного Ли – парня, который смеялся и играл с Джун в ванной, который иногда обнимал жену и целовал ее, – а потом его тонкогубый, жеманный рот пришел в движение: в оскале обнажились верхние зубы. И едва это произошло, он превратился в монстра. Я сомневаюсь, что вы мне поверите, но клянусь, это правда. Он перестал быть человеком, стал демоническим призраком, который мог с того самого момента кружить над Америкой, побуждая ее направлять свою мощь не по назначению и отравляя все хорошее.
Если бы я позволил.
Шум толпы вновь ворвался в уши, тысячи людей аплодировали президенту, орали во всю глотку, приветствуя его. Я слышал их, и Ли тоже. Он знал, что это означает: сейчас или никогда. Он развернулся к окну и вдавил приклад в плечо.
Я уже сжимал рукоятку револьвера, того самого, из которого убил Фрэнка Даннинга. Не просто одной модели – револьвер стал тем самым. Я так думал тогда, думаю и теперь. Курок попытался зацепиться за подкладку, но я выхватил револьвер, слыша, как рвется материя.
Выстрелил. Пуля прошла высоко, выбив щепки из оконной рамы, но этого хватило, чтобы спасти жизнь Джону Кеннеди. Освальд дернулся в момент выстрела, и пуля весом сто шестьдесят гран[161] прошла выше головы президента, разбив окно в старом здании окружного суда.
Новые крики, уже недоумения и изумления, донеслись снизу. Ли снова повернулся ко мне, его лицо превратилось в маску ярости, ненависти и разочарования. Поднял винтовку, и на этот раз не для того, чтобы убить президента Соединенных Штатов. Он целился в меня. Передернул затвор – клац-клац, – и я выстрелил второй раз. И хотя преодолел три четверти пути – до Освальда оставалось менее двадцати пяти ярдов, – опять промахнулся. Я увидел, как колыхнулась рубашка на боку, и все.
Мой костыль угодил в груду коробок. Меня повело влево, я взмахнул рукой с револьвером, пытаясь удержаться на ногах, но куда там. Мелькнула мысль о том, как Сейди практически упала в мои объятия в день нашей первой встречи. И я уже знал, что сейчас произойдет. История не повторяется, но она гармонизируется, и обычно происходит это под музыку дьявола. На этот раз валился на землю я, и это различие стало роковым.