Теперь он шагал по узкой улочке, извивавшейся среди дворов и высоких деревянных заборов. За строениями виднелись купола церквей, сверкающие кресты, шатровые кровли палат. Иногда улица выводила его к высоким крепостным стенам. Попадались ему и покосившиеся старые церквушки, двухэтажные хоромы и маленькие домики. Выстроившиеся в ряд, они походили на кельи, а весь Кремль с храмами и высокими колокольнями напоминал огромный монастырь.
Поредели заборы. Справа показалась верхушка Боровицких ворот, слева церковь Иоанна Предтечи, скромная, с закомарным волнистым покрытием и гладкими стенами, по которым шли четыре тонких стойных лопатки. Максим остановился, окинул взглядом открывшийся перед ним вид. Сейчас, вечером, темнеющее за стенами поле еще больше напоминало родное море. А церковь походила на высоко подвешенную большую серебряную лампаду; светлый купол ее казался языком пламени.
— Отверзь мне очи и спаси меня, — прошептал он и хотел идти дальше, но вдруг услышал, как его окликнули:
— Постой, брат Максим!
Кто-то стоял на старом пожарище, среди развалин. От закопченной стены отделилась черная тень, точно струя дыма обрела плоть.
Это был Вассиан,[43] монах, приставленный великим князем надзирать за переводом священных книг. Высокий, худощавый человек с вытянутым лицом и редкой бородой клином.
— Брат божий, что ты делаешь тут, среди обгорелых стен? — с удивлением спросил Максим.
Вассиан крупными решительными шагами подошел к нему. Перекрестился, глядя на церковь.
— Благослови меня, святогорский брат, — сказал он. — Стены, что ты видишь, были прежде домом моего отца, князя Ивана Патрикеева. Но палаты сгорели давным-давно при большом пожаре. — Обведя взглядом развалины, он продолжал: — Наш род идет от великого князя Литовского Гедимина;[44] дед мой Юрий приехал на Русь и определился в службу к великим князьям московским. Знай же, когда княжеством правил дед и после него отец нынешнего великого князя, мой батюшка, Иван Патрикеев, был вторым человеком в государстве и первым среди князей и бояр. Но по воле божьей лишился он милости государевой, а заодно высоких званий и почестей. И другой господин наш, непреходящий и вечный, призвал его к себе: отец мой постригся в монахи, как после и я, смиренный.
— Аминь! На все его воля, — перекрестясь, проговорил Максим и, внимательно глядя на Вассиана, спросил: — И часто ноги несут тебя на это пепелище?
— Нет, редко, — с улыбкой ответил тот. — Это я тебя здесь поджидал. — И, видя удивление на лице святогорца, прибавил: — Хочу вместе с тобой пойти к вечерне.