делаю прогнозы и сообщаю обо всех результатах наверх. Это односторонняя связь, нам
никогда не отвечают. Папки с вычислениями растворяются где-то на верхних уровнях.
До недавних пор я исправно выполнял свои обязанности, и, глядишь, получил бы какое-
нибудь поощрение за годы работы, засветился бы на доске почета среди коллег-ветеранов.
Но зачем мне это нужно? Я ведь прекрасно понимаю, что до сих пор не принес ни малейшей
научной пользы, и в первую очередь я не принес никакой пользы Тебе. Какой смысл в этих
наблюдениях, робких корректировках, отчетах, если нет развития? Меня, кстати, еще в
школе предупреждали, что работа с людьми – это чаще всего рутина, по-настоящему
интересные экземпляры попадаются крайне редко. Но ведь тут не выбирают.
На днях я копался в своих документах на кафедре и неожиданно обнаружил «семейный
фотоальбом», наш с тобой «фотоальбом». Мерзкое, надо заметить, зрелище. Все особенности
и самые яркие проявления твоей личности отображены с неумолимой четкостью. Здесь ты
бьешь собаку, потому что она раздражает тебя, старая и неповоротливая. Ты бьешь ее
ботинком в брюхо, а она лишь глухо скулит. Хорошая получилась фотография. Вот тоже
удачный снимок: тебе позвонил знакомый, у него серьезные проблемы, обращается за
помощью, потому что больше не к кому, а тебе лень, неохота, и ты выдумываешь какую-то
глупую отговорку, лишь бы не вылезать из своего панциря и не делиться ни с кем силами.
13
Вспомнишь ли ты, что изображено на этом фото? Ты идешь по улице, в только тебе
известном направлении и минуешь бездомного человека. Он похож на какой-то заскорузлый
знак препинания – полулежит на асфальте, жмется к стене дома и то ли спит, то ли умер. А
ты проходишь мимо, потому что до сих пор, хотя эта ситуация повторяется неоднократно, не
знаешь, как реагировать на серые тела посреди тротуара и что с ними делать. Много
фотографий, все хорошего качества, будто бы только вчера сделаны. Моя любимая? Вот она.
Ты. Конечно, ты. Сидишь и, забывшись, ковыряешься в носу. Обожаю.
Закрыв альбом, я понял, что больше так продолжаться не может. Я, честное слово, не
хочу смотреть, как ты ковыряешься в носу. Не из брезгливости – мы ее лишены – а из
обыкновенного протеста. Какой во мне тогда смысл, если я не могу напомнить тебе – своему
подопечному, – что ты человек? Пройдет пара десятков лет или даже меньше, и ты умрешь,
потому что такова закономерность, к тому все идет. Подобно многим членам нашего