— Сколько шуму из-за семейной ссоры! Софии Доротее следовало бы знать, что между супругами такое случается.
— Не припомню, чтобы вы поднимали на меня руку!
— Потому что вы этого не заслужили. О нашей дочери и о молодом Кенигсмарке ходят слухи, которые могут быть не по душе ее мужу...
— Слухи, только слухи! При том, что муж нашей дочери даже не думает прятать свою любовницу, которую предпочитает жене и которая только что от него родила!
— Пусть так, но поверь, дорогая, лучше будет Софии Доротее вернуться в лоно супружества.
— Не знаю, сможет ли она это сделать. Она так плоха, что я вызвала нашего врача. У нее сильный жар. Остается молиться, чтобы она поправилась! Вам необходимо высказать недовольство Эрнсту Августу. Как-никак, вы с ним братья!
— Да, но... Вам известно, насколько меня беспокоят происки датчан, не перестающих угрожать нашим северным землям. Я просил Эрнста Августа о подкреплении, за которое он по-родственному не станет брать с нас платы. — Говоря это, герцог выглядел таким расстроенным, что Элеонора не удержалась от смеха.
— Это вас рассмешило? — проворчал он.
— Рассмешило бы при менее драматических обстоятельствах. Извольте полюбоваться, что сделала эта скотина с нашей дочерью!
Даже без врача нельзя было не согласиться, что дело плохо: на превратившемся в один огромный кровоподтек лице красовались следы безжалостных ударов. Бедняжка бредила и в бреду произносила настолько изобличительные слова, что Элеонора решила ухаживать за ней вместе с Кнезебек и со старой служанкой, знавшей Софию Доротею с младенчества, не прибегая больше ни к чьей помощи. Трем женщинам потребовалось совсем немного времени, чтобы убедиться в силе той страсти, которую их пациентка испытывала к своему возлюбленному.
Пока герцог готовился к непростым переговорам с братом, безутешная Элеонора дни и ночи напролет прислушивалась к биению сердца своего дитя. Когда жар наконец спал и опасность миновала, она поняла, что возвращение в Ганновер может представлять опасность для жизни Софии Доротеи. Та, еще слабая, призналась матери в своем желании получить развод и услышала в ответ о ее готовности помочь. Влияние на мужа должно было позволить герцогине добиться этой цели. Главное было обойтись без участия министра Бернсторфа, того самого, кто устроил комедию с поддельными письмами, разлучившими влюбленных. Но тот напомнил герцогу о суровой государственной необходимости: как можно разводиться с принцем, которого, возможно, ждет английский трон? Целльский правящий дом могла ожидать ослепительная слава! Что на это скажешь? У Элеоноры доводов не нашлось: ведь и ей нравилась мысль, что потомки ее предков из Пуату смогут претендовать на престол Плантагенетов, Тюдоров, Стюартов! Ее дочь была уже не пятнадцатилетней девочкой, а зрелой женщиной, матерью, обязанной учитывать будущее собственных сына и дочери. Вырваться из путаницы герцогств, княжеств и курфюршеств, составлявших тогда Священную Римскую империю германской нации, и надеть одну из самых желанных европейских корон — таким шансом никак нельзя было пренебрегать! Тем более что ганноверцы, признавая, что Георг Людвиг поступил по-скотски, сами делали первые шаги к примирению и звали несчастную женщину воротиться в лоно семьи.