***
Сестры Филиппа по-разному покидали семейный храм: Амалия шла уверенно, с сухими глазами, скрестив руки на выпирающем животе, вдыхая свежий вечерний воздух. А Аврора двигалась как во сне, не прекращая проливать слезы, которые она иногда смахивала машинальным жестом. Старшей сестре надоело наблюдать эту картину, и она взяла ее за руку.
— Почему ты так горько рыдаешь? Молитвы не пошли тебе на пользу?
— Я не могла молиться: меня душит страх. Перед глазами стоит тот ужасный день, когда нам привезли тело Карла Иоганна. Вдруг теперь настала очередь Филиппа?
— Почему ты решила, что его тоже уже нет в живых? Согласна: записка Гильдебрандта внушает тревогу, потому что он сам писал ее в панике, но ведь всякое возможно. Вдруг с нашим братом произошла простая неприятность? Упал где-нибудь в поле с лошади, угодил в плен, да мало ли что? Я в отличие от тебя помолилась, и это вселило в меня надежду...
Аврора перестала наконец плакать и изумленно уставилась на сестру.
— Надежда?! Господи, какая еще надежда? Этот ганноверский двор — сущая клоака, там орудуют одни варвары и ведьмы!
— Вот и не надо было ему соглашаться служить там после унизительной неудачи сватовства в Целле!
— Как ты можешь говорить о согласии? Не притворяйся наивной, Амалия. Ты не хуже меня и всех нас знаешь, что командиром полка ганноверских гусар его назначили по ходатайству Саксонии и по его собственной просьбе.
— Просто этот дурень хотел снова увидеться с Софией Доротеей! — фыркнула графиня Левенгаупт и пожала плечами. — Какое легкомыслие!
— Это так, но ведь он хотел ее спасти!
И верно, через несколько месяцев после доставки праха Карла Иоганна в Агатенбург Филипп прибыл в Ганновер, где был назначен командиром гвардии курфюрста. Его предшественник на этой должности пал от руки некоего швейцарского барона, и отсутствие командира у телохранителей сильно тревожило правителя, прекрасно сознававшего в силу своей непопулярности необходимость хорошей охраны. Эрнст Август был старым придирой и недоверчивым скрягой, всю жизнь потратившим на попойки, карты и девиц. Ныне возраст принуждал его довольствоваться лишь одной возлюбленной — Кларой Елизаветой фон Мейсенбург. Он выдал эту даму за некоего Платена, которого произвел в графы, чтобы и Клару Елизавету сделать графиней. Эрнсту Августу вполне хватало ее одной ввиду ее обольстительной внешности и темперамента. Вот только самой графине Платен одного старика герцога было маловато, недаром ее звали «эта Платен»: она прославилась как глубоко порочная нимфоманка. Клара Елизавета беспрестанно изменяла герцогу не только с офицерами, но даже и с рядовыми гвардейцами. Ее стараниями ганноверский двор, давно слывший гнездом беспробудного пьянства, превратился еще и в один из самых распутных во всей Европе.