и порождающие куда более сложные и любопытные движения.
— Я согласен с вами в том, что на перо доктора Уотерхауза, когда он пишет, действуют иные силы, помимо тяготения, и что силы эти, насколько нам известно, не управляют движением камней и комет, — сказал Ньютон.
— Гука очень интересовали мышцы, — вставил Даниель. — Он изучал их под микроскопом и пытался сделать искусственную мышцу, чтобы полететь. Вот она бы вполне описывалась законами механической философии, ведь в конечном счете была бы просто воздухосжимательной машиной и, как таковая, подчинялась закону Бойля. Будь у Гука больше времени и более сильные микроскопы, он отыскал бы в мышцах крохотные механизмы, подобным же образом описываемые механическими законами. Тогда все якобы загадки разрешились бы…
Даниель замолчал, потому что и Ньютон, и Лейбниц замахали руками, как будто он испортил воздух, и они отгоняют дурной запах.
— Вы совершенно не о том! — воскликнул Лейбниц. — Меня не интересует физика мышц. Подумайте, если бы Гук построил свой летательный аппарат, приводимый в движение, детерминистски, газовой машиной, что ещё он должен был бы добавить к своему устройству, чтобы оно взлетело на купол Бедлама и утвердилось там, невзирая на порывы ветра, а затем вновь пустилось в полёт, а не рухнуло, как подбитый голубь? Я пытаюсь привлечь ваше внимание к тому, что идёт по нервам от мозга: решениям или, вернее, их физическим проявлениям, так сказать буквам, которыми они пишутся; тому, что передаётся мышцам, чтобы они могли наполнять смыслом безвидное и пустое.
— Я вас понял, — сказал Даниель, — и утверждаю, что всё, с самого верха — поршни и цилиндры, гири и пружины. Мне не требуется иных объяснений того, как я пишу, а птица — летит.
— И тут с вами согласен! — сказал Лейбниц.
Наступило обескураженное молчание.
— Неужто я так легко обратил вас в материализм? — спросил Даниель.
— Отнюдь, — возразил Лейбниц. — Я лишь говорю, что хотя телесная машина подчиняется детерминистским законам, она делает это сообразно желаниям и повелениям души вследствие предустановленной гармонии.
— Я попрошу вас объяснить подробнее, — сказала принцесса. — Ваш тезис очень трудно понять.
— Главным образом потому, что он неверен! — вмешался сэр Исаак.
Каролине пришлось буквально встать между двумя философами.
— Тогда мы все согласны, что барону фон Лейбницу следует подробнее изложить учение о предустановленной гармонии, — сказала она. — Однако прежде я хотела бы услышать, как сэр Исаак толкует явления, о которых говорили сейчас доктора Уотерхауз и Лейбниц. Сэр Исаак, оба джентльмена утверждают, что их вполне устраивает объяснение, согласно которому всё, с самого верха, представляет собой набор механизмов. А вас? Нужно ли вам что-нибудь ещё?