— Мне не хочется смеяться в такое скорбное время, — сказала жрица Вулкана, — но на мой вкус это крайне нелепо!
Даниель мог бы обидеться, если бы, говоря, она не начала разминать ему напряжённые мышцы у основания шеи и между лопатками.
— Во многом вы очень умны, по крайней мере, так говорил Роджер. Но что вы смыслите в сердечных делах? Ну вот, при одном упоминании о них у вас сводит мышцы! Лягте на живот, сэр, не то масло будет стекать у вас по спине.
— Масло? Какое масло?!
— Вот это масло…
— Ой, никогда бы…
— Так лучше. Теперь я могу на вас сесть… ваши ягодицы вполне выдержат мой вес… вот так… и мне легче будет дотянуться до тех ваших мышц, которые особенно нужно смазать и промассировать.
— Вот так и Роджер, да?…
— Роджеру больше нравилось на четвереньках, по…
— Нет, нет, мисс Бартон, я совершенно о другом. Вот так Роджеру удавалось жонглировать столькими делами сразу и не сойти с ума?
— Теперь вы просите меня рассуждать о материях, мне недоступных, доктор Уотерхауз! Перевернитесь на спину!
— Я просто думал о том, что заботы, одолевавшие меня минуты назад, совершенно улетучились… о Боже, мисс Бартон!
— Мне показалось, что заботы вновь стали к вам подступать, и пора принять самые решительные меры.
— Ка… ка… какие заботы, мисс… мисс… мисс Бартон?
— Вот и я про то же. Приподнимите копчик, пожалуйста, сэр… так гораздо лучше, вы сами согласитесь. Остальное предоставьте мне, сэр, повозка… довольно… шаткая… езда… довольно… тряская.
И впрямь, буксы колесницы Вулкана заскрипели, потому что сама она заходила ходуном. Даниель был стар, и поездка оказалась соответственно долгой. Однако primum mobile[7] — тело мисс Бартон — было молодо, в прекрасном состоянии (как согласился бы любой в Лондоне) и отлично приспособлено для работы. Даниель чувствовал, что уплывает в абсолютное пространство; ему чудилось, что колесница выкатилась из дверей зала, на улицу… едет по Тотнем-корт-роуд… дальше и дальше, в мокрые от росы поля… и вдруг рухнула в колодец. Он открыл глаза. Всё кончилось. Мисс Бартон соскользнула с него, встала, приподняв головой навес и ловко заткнула себе между ног подол римской жреческой туники.
— Может, ваш дядя в чём-то прав, — сказал Даниель. — Когда сравниваешь живого Даниеля и мёртвого Роджера, так очевидно, что в одном есть то, чего нет в другом.
— Теперь в вас этого чуть меньше, — игриво ответила мисс Бартон и повернула голову на какой-то слабый звук снаружи, которого Даниель не услышал. — Кто там? — крикнула она, взявшись за балдахин, чтобы его отдёрнуть.
— Не надо! — воскликнул Даниель, лежавший в самом неподобающем виде.