Антуан вздохнул и стал разливать вино с водой. Правота Аймера была очевидна, хотя и не доставляла удовольствия.
Даже и остывший, пирог оставался сказочно прекрасным. Аймер сладко потянулся, едва не опрокинув плохонький стол.
— Благодарим Тебя, Господи, за все дары Твои… — молитву прервал широкий зевок. — Ну что, читаем комплеторий — и спать?
«Дисциплина?» — взглядом спросил Антуан. Аймер подумал, шевеля бровями. С одной стороны, вторник, можно бы… С другой…
— Dispensatio, — решительно объявил он. — Мы все еще в дороге. Вместо дисциплины у нас проповедь. И высыпаться надо… хотя бы иногда.
— Жду не дождусь, когда тебя выберут приором, — подмигнул Антуан, вроде даже становясь из сабартесского прежним, тулузским. — Вот тогда начнется в Жакобене сладкая жизнь! Диспенсации от всего… Общие пьянки каждый день и частные — по желанию…
— Вот поэтому я никогда не стану приором, — вздохнул Аймер. — Просто не выберут. У нас народ святой и аскетичный.
— Если доживу, считай, мой голос за тебя.
— Лучше не надо, — как-то всерьез испугался Аймер. — Слышишь? Не вздумай! Не хочу людьми управлять. Мне б собой как-нибудь управить…
— Так кто хочет — тех и не выбирают, — философски заметил Антуан, ища закладку на текст комплетория. — Помнишь историю про приора, которого едва избрали, как он из монастыря сбежал, и Святая Дева сама ему вернуться приказала? Мол, как не стыдно от работы бегать, придется мне за твоими братьями смотреть, раз ты струсил…
— Уговорил, — Аймер, уже и вставая на молитву, не мог перестать улыбаться. — Твоя элоквенция сломала напрочь мою резистенцию. С завтрашнего дня бросаем есть и пить и бичуемся по три раза за все грехи Мон-Марселя и Тулузы, чтобы ты проникся мыслью, какой я скверный буду приор.
3. «Не сын ли то плотника?»
Карабкаясь поутру по узкой колоколенной лестнице, Антуан все пытался разобраться в своем сне. Вернее, в том, был ли то в самом деле сон — или и вправду он, нарушив запрет старшего, выходил ночью из дому в одиночестве и бродил по спящему Мон-Марселю, заглядывая в окна, вплоть до прежнего — родного — дома… В безнадежном поиске той, которую сам видел плотно запеленатой в саван, и больше нет ей места среди людей, только сумасшедший, такой, как ты, братец, пустится ночью бродить по столь дурному поводу… Взявшись за колокольную веревку, Антуан вдруг вспомнил от ее шершавого прикосновения, как задевала ноги ночная трава — и понял, что не ходил, а низко летал по Мон-Марселю, значит, все в порядке, значит, точно сон.
Ухватился обеими руками, и-и-рраз, присел, давя всем телом, и-и-и-два, и еще, и еще… В прозрачной синеве зазвенела медь, отдаваясь через руки до самого сердца — Дон! Дон! Славить Бога! Подни-майтесь!