— Понятно, — оборвал Рей, ударив кулаком по перилам. — Отлично. Молодец Мердок.
— А что толку? — я тоскливо смотрел вниз. — Я же не могу поехать в церковь. Там часовые. Не в церкви то есть, а у холма.
— Плевать, — сказал брат. Я не видел в темноте его лица, но догадался о выражении. В нашем детстве это называлось — «Рей уперся рогом». — Пошли. Я их перебью, часовых. С колдунами все средства хороши.
— Часовые-то причем? Это просто Роландовы вилланы. Даже не Этельредовы.
— Пойдем. Тебе срочно нужно в церковь.
— А ты-то куда собрался? — испугался я. — Если ехать, то мне одному. У меня завтра поединок, я не сбегу. А тебя не выпустят…
— Это тебя не выпустят. Чтобы ты не сбежал. А до меня никому дела нет.
— Как же, нет! А если ты помощь приведешь?
— И что? Все равно если ты проигра… То есть я имею в виду, если ты выиграешь, помощь не понадобится.
— А если проиграю, это будет честный поединок, и никакая помощь не поможет, — тихонько сказал я. — Понятно. Ясно одно — мне очень надо в церковь. Иначе точно убьют. А так — может, еще и не точно.
Когда мы спускались по лестнице — Рей впереди, я сзади — я позволил себе скривиться от горя. А внизу, у дверей, где горел фонарик со свечой внутри, опять сделал спокойный вид. Не знаю, получилось ли. Наверное, нет.
Я решил ехать один. На свете не было ничего труднее, чем убедить в этом Рея. Разве что убедить в этом себя. Одному легче было выбраться, чем двоим. Я сказал брату слова, каких не говорил еще ни разу в жизни.
— Рей, — сказал я, — я тебе никогда ничего не говорил как старший. А теперь сделаю это. Не езжай со мной. Мне так и так помирать… наверное. Меня, наверное, выпустят. Я просто потребую позвать Этельреда и скажу ему пропустить меня. Дам слово вернуться к утру. Пока я себе еще хозяин. Поеду один.
Вот так я говорил со своим братом как старший с младшим. Он вывел мне коня. Потом мы обнялись. Я бы стоял так и стоял, чтобы только никуда не ехать, но Рей меня едва ли не силой отпихнул.
— Давай, — рыкнул он. — Утром увидимся.
Мне стало еще хуже. Утешало только, что раз он меня не слишком-то любит, ему будет не очень-то грустно, если я умру. Но почему-то, когда я ехал вниз по склону, я едва не плакал. Друга заколдовали. А брата… кажется, тоже заколдовали.
Я не умел прятаться, да и не собирался. Спрячься я, тут же получил бы стрелу — попробуйте красться по открытому склону холма в лунную ночь! Вот я и ехал прямо и спокойно, а когда внизу часовой затрубил в рожок, ничуть не сбавил ходу. Конь у меня был хороший — самый лучший из наших коней, по имени Ор — из-за золотистой масти. Он спокойно шел, не обращая внимания на хриплый вопль рожка, и рядом с ним по траве ступала темная лунная тень. Ор остановился только, оказавшись нос к носу с другим конем, черным, как эта самая тень. Этельред двинул губами в лунном свете, и мне показалось, что он улыбается. Я смотрел на него и мечтал, чтобы он умер.