Он заломил мне за Уну огромную цену. Сто золотых! За такие деньги можно купить хорошего боевого коня и упряжь в придачу. Но дело даже не в том, что это большие деньги, а в том, что у меня их не было.
Всего на ближайшие пару месяцев — до самого Рождества — у меня оставалось двадцать золотых. И один из них, замечу, уже перекочевал в цыганский карман! А еще ведь надобно было заплатить за жилье и отдать долг магистру Цезариусу за четыре дополнительных урока. За сегодняшний день я пропил не меньше пяти серебряников. Итого… в общем, негусто.
Но я не подал виду, что все так плохо. Я уверенно кивнул цыгану, даже ударил с ним по рукам. Я назначил с ним встречу завтрашним вечером у Торговых Ворот, в перелеске; табор как раз собрался уезжать, но лохматый цыган обещал ждать меня до самой полуночи, пока не пробьют часы на ратуше. Я должен привезти деньги, и тогда он с рук на руки передаст мне Уну, свою любимую, родную девочку, с которой ему, гаду лживому, так жалко будет расставаться.
Когда я расстался с цыганом, меня просто всего трясло. Хмель совершенно слетел, я был трезв, как отец Бонавентура в Великой Пост. Подумать только! Бедная христианская девушка! Сколько же лет она живет с этими грязными детокрадами? Я ее спасу, я ее выручу, я устрою ее жизнь… Но по пути от кибитки до длинного стола я перестал чувствовать себя сэром Ланселотом и серьезно задумался, где же взять деньги и что потом делать с Уной. Человек ведь — не птица, которую можно купить у злого птицелова и выпустить на волю. Человеку нужен дом, друзья, покой. Поселить Уну у себя в комнатенке казалось мне не самой лучшей идеей. Ну, поживет она с нами месяц, оправится — а дальше что? Отвезти ее в Пламенеющее Сердце? Что на это скажет отец? Ведь барон-то — он, а не я. Ему только безродной танцовщицы в доме не хватало… Я еще не забыл, как он меня крепко выпорол, когда я в детстве притащил в дом беспородного щенка из деревни. Щенок у нас на псарне не прижился, все собаки его кусали и не желали принимать в компанию, и отец его отдал кухаркиному мальчишке — чтобы охранял их огород. От моего подкидыша к тому же наши охотничьи псы заразились клещами и в кровь расчесывали уши, а отец сердился и говорил, что никогда нельзя принимать на себя заботу о ком-то, если не умеешь позаботиться даже о себе самом. Эти слова я и повторял себе, направляясь к столу, где пили мои друзья. Умею ли я позаботиться о себе самом, не говоря уж об Уне? И самое главное — в самом ли деле я хочу о ком-то заботиться?
Друзья встретили меня радостным смехом. За то время, как я разбирался с цыганами, к столу поднесли еще крепкого сидра и старого вина, и они успели хорошо набраться. Особенно пьян был конопатый Герард. Он меня едва завидел, сразу заголосил: