— Ну что ты, Эрик, — сказал Рей, чтобы меня подбодрить, — что ж тут реветь? В городе весело, турниры, пиры каждый день, королевский двор совсем рядом. И вообще школярская жизнь — самая веселая. Много б я дал, чтобы тоже стать школяром!
Конечно же, я брату не поверил. Мрачно смотрел я на него, такого крепкого и красивого, любимого отцом; много бы я дал, чтобы поменяться с ним местами! И дальше по дороге я еще долго не мог перестать плакать, и утешился только, когда отец сказал, что не навек же я уезжаю — летом школяры не учатся, и я смогу вернуться домой на долгие вакации. С тоской смотрел я на высокие деревья, на ежевичные кусты у дороги — и прощался с дорогими северными землями на целый год.
Однако брат мой неожиданно оказался прав. Почти сразу по приезде я влюбился в Город и в университетскую жизнь, которая превзошла все мои ожидания. Вместо монастырских буден меня ждала школярская свобода, без присмотра отца, но с денежным содержанием, которое исправно привозил мне слуга или сэр Овейн, по каким-нибудь важным делам приезжая в Город. Вместо деревянного дома да надоевшего леса за стенами — белые, и серые, и крашеные алым городские стены, ярмарки в мастеровой половине, праздники и турниры при королевском дворе, и кабачки, открытые ночь напролет. Вместо отца Бонавентуры с его любимым недельным постом меня учили мудрейшие мэтры; риторику и грамматику преподавал магистр Астролябий в квадратной шапочке с кистями, астрономию — магистр Сибелиус, маленький и горбатый, похожий на гнома в остроконечном звездчатом колпаке. А самым любимым моим учителем стал магистр Цезариус, учивший Изящной Словесности. Если он мне кого и напоминал, то не настоятеля, а скорее мудрого Мерлина.
И самое главное — у меня появились друзья. Раньше я из сверстников общался только с братом, да еще отец возил нас в гости к своему другу сэру Руперту, у которого было две дочки примерно наших лет, Мария и Алиса. Но с девочками я дружить в те годы еще не умел, а Рей… Что же, пришла пора признаться — я всегда завидовал своему младшему брату. Рейнард казался мне живым упреком, что я не таков, каким меня желают видеть. Кроме того, мы были слишком разные. Он не знал толка в поэзии и легендах, зато считал постыдным бояться темноты, слишком высоких для седока лошадей и старого спящего дракона в лесной пещере.
А тут я оказался окружен юношами своих лет, разного происхождения — от дворян, вроде меня, до сыновей простых мастеровых. Отец королей Арнольда и Агнессы, Альберт Второй Благочестивый, основал наш Университет, чтобы в него принимали не за благородство крови, а за ум и таланты. Хотя все равно простые школяры держались отдельно, своей компанией, а мы, дети рыцарей — своей. Таких компаний в Городе имелось не одна, а несколько, и у каждой был свой непризнанный предводитель. Где-то главой становился лучший ученик, где-то — самый знатный из друзей, а где и самый сильный и храбрый. Нашего главу, сердце компании, звали Роланд с северных холмов.