Первый удар я взял на щит, хотя его сила заставила меня отступить на шаг. Проклятый пот заливал глаза, и снова невыносимо чесался нос. Я ответил неожиданно удачно, задев врага в правый локоть; сердце мое горячо и восторженно забилось, когда Этельред перехватил оружие левой рукой. Правая повисла, как веревка. Я достал его! Не прорубил доспеха, но хорошо достал! Мы снова затанцевали друг напротив друга. Я скрипел зубами от напряжения и боли в мышцах, шлем Этельреда был закрыт — но почему-то мне казалось, что он улыбается. Может, из-за особой формы его забрала с узкими прорезями для глаз.
Господи, помоги, ведь я же прав, беззвучно вскричал я — и попробовал достать его хитрым ударом, который иногда проходил у меня с Рейнардом: снизу вверх, в локоть — или, при удаче, в голову. Наверное, моя ошибка была в том, что я не привык к леворуким противникам… Или в том, что я его ненавидел и слишком сильно хотел ранить… Но, в общем, получилось, что он снес мой удар мягким блоком так, что я сам блокировал мечом собственный щит, и достал меня в голову. Это было как сокрушительная вспышка темноты; прорезь шлема на миг заволоклась туманом, я втянул воздух со свистом, сделав бесполезную, отчаянную отмашку клинком — и получил глубокий колющий удар в живот. Сталь вошла снизу вверх, под юбку великоватой кирасы, и острая тошнотворная боль заставила меня откачнуться назад. Господи, неужели, успел я подумать тоскливо-отчаянно, и тут меня нагнал новый удар по шлему — даже не мечом, а чем-то вроде кувалды (латной рукавицей, сказал внутренний наблюдатель перед тем, как задернуть занавес). И я провалился в красноватую тьму. Последнее, что я помнил — это как теплая кровь струится по животу в пах и дальше, вниз по ногам. Последнее, что я подумал — Божий суд, неужели все так, мой Божий суд.
.
Умирать оказалось куда проще, чем я предполагал. В темноте плавали лица, голоса, далекий красноватый свет. Так продолжалось изрядно долго — покуда в игру не вступила боль. Она-то меня и разбудила, дергающая боль внизу живота. Болит живот, подумал я, все понятно — мне десять лет, моя мама еще жива, я заболел животом, у меня сильный жар и лихорадка, скоро придет лекарь из монастыря, чтобы сделать мне кровопускание. Маленький горбатый монашек в черном, которого я испугаюсь и заплачу на весь дом…
Но потом я понял, что тут не так. Этого не будет, это уже было. Я открыл глаза и вернулся в мир яви, и он оказался по-странному знакомым. Лежал я на собственной постели, в своей комнате на втором этаже, и незнакомым оказалось только лицо старика, склонившегося надо мной.