Он ведь почти что спас мне жизнь. И приютил моего брата и его невесту. И собирался помочь нам попасть к королям на Троицу. И, кроме того, оказался удивительно приятным собеседником! Я бы сказал, что у Робина врожденная способность к диалектике; с ним было приятно побеседовать и поспорить обо всем на свете, от рыцарских романов — которых он немало читал! — до турнирных правил для конных и пеших сходок или до геральдики. Он истолковал мне мой собственный герб так, как я сам бы не смог! Пояснил, что такой знак — языки пламени из верхней части фигуры — фламбойянт, горящий — может быть применен к любому геральдическому символу, не только к сердцу; и всякий раз это означает особый пыл в чем-либо. Например, вот клинок фламбойянт — неистовство в битве. И что первый раз такой герб — сердце — появился в артуровских легендах, его сам сэр Персеваль носил. Только на одну тему Робин ни разу не говорил — он ничего не объяснял о себе. А я и не спрашивал — боялся, что мне не ответят.
Приближался день св. Фердинанда, назначенный для нашего отбытия в Город. Раньше времени ехать мы не собирались — Робин желал прибыть именно в праздник Троицы (и я догадывался, почему — в праздничный день больше шансов получить прощение за покаяние). Я еще не был готов к такой долгой дороге. А Рейнард… Мой лучший в мире брат, не без слабостей, как и любой человек на свете, немного тянул время. Потому что в Город мы направлялись не блеснуть на турнире, к примеру, а жаловаться королю и королеве на захват наших земель с помощью колдовства, и просить у них милостивой помощи. А в этом почета мало.
Я сначала даже протестовал, не желая упоминать о колдовстве. В конце концов, Этельред победил меня в честном поединке. Я даже не был уверен, что король или герцог согласится помочь мне в отвоевании феода. Божий Суд есть Божий суд, вот если бы я не соглашался — дело другое. Но Рей и Мария хором напомнили мне о жестоком обмане, о том, как меня выдавали за мертвого, и о шрамах на моих руках… И о том, что за пение мы с братом слышали со смотровой башенки. Я стремительно согласился с ними, подумав о Роланде. Если колдуна не обвинить и не уничтожить королевскими силами, мой несчастный друг так и останется под его властью!
…Роланд. Чем ближе к делу, тем больше я о нем думал. Он, правда, как будто отстранился, из человека превратился в образ — но я любил его, в самом деле любил, и каждый вечер молился перед сном, чтобы Роланда удалось спасти. Чтобы он, пожалуйста, хотя бы дожил в лапах Этельреда до дня, как с колдуном будет покончено. А что король, да вместе с архиепископом, покончат с ним одним ударом, я не сомневался. Ведь колдунов отец Этельстан был куда сильнее, и тот продержался не больше пары месяцев!