— Конечно, конечно… Если только господин мой не будет против.
— Да нет, с чего бы вдруг? Спой нам, Гийом, — лениво согласился старый дурак, вытягивая под столом длинные костлявые ноги. — Мне вообще-то твои песенки весьма по нраву — если не слишком длинные…
Агнесса испытала к барону даже что-то вроде жалости. Ничего ведь не видит бедолага. Эти двое едва ли не у него на глазах обнимаются — по крайней мере, обмениваются через стол взглядами почище всяких объятий, а он… Сидит тут во главе стола, надутый, как тетерев на току, собой доволен — дальше некуда. Благодушие Раймона простерлось так далеко, что он даже по-хозяйски облапил свою супругу за мягкое плечо, притянул поближе, потрепал по спине пятерней, как добрую лошадь. Приласкал, значит. Н-да, Серемондочка, я понимаю, зачем тебе Гийом понадобился!.. Вон как вся сжалась, прикусила губу — не по нраву, похоже, супруговы нежности. И Гийом весь подобрался, покраснел слегка — впрочем, умный мальчик, притворился, будто что-то не так со струнами, опустил глаза…
— Госпожа моя, а что именно мне спеть?.. Приказывайте…
— Ну, мой трубадур, что вы сами пожелаете… например, ту, мою любимую, про благосклонный взгляд.
— А почему это, жена, он — ваш трубадур? — внезапно вмешался изрядно пьяный Раймон, отрываясь от спинки высокого кресла. — Нечего, нечего ерунду болтать. Гийом — мой вассал, а значит, и трубадур тоже мой. Я ж его, паршивца, сам в рыцари посвятил! Вот этими вот руками ему по морде засветил, алапу то есть дал негодяю…
Барон потряс могучими короткопалыми дланями перед носом смущенной супруги, Агнесса с трудом сдержалась, чтобы не прыснуть. Нет, не зря она все-таки приехала — таких развлечений вам никакие жонглеры не устроят!
— Да, вы правы…
— Да, конечно, мой господин, — едва ли не хором отвечали Гийом и Серемонда — как пара старательных, боящихся порки детишек в монастырской школе. Вид у обоих был предурацкий.
— Так что же, эн Раймон… Мне все же спеть?
— О чем речь, малыш… Спой, конечно! Вот донну Агнессу развлеки, покажи, что у нас двор покуртуазней будет, чем в ихнем Тарасконе… Я, Гийом, по правде сказать, тобой горжусь. Уж больно ты ловок в этом… В песенках.
Он и еще много в чем ловок, о чем вам, добрый эн, неведомо, опуская глаза, подумала Агнесса — но, конечно же, не сказала ни слова. Еще бы. Некие неписаные законы куртуазной чести и предположить не могли, чтобы заложить любовников обманутому мужу. Даже если это — любовник твоей сестры-соперницы, с которой вы временами напоминаете двух скорпионов, попавших в один горшок. Нет, над мужем-рогоносцем следовало смеяться. Его можно было жалеть, можно было игнорировать — но вот уж содействовать ему… нет, увольте. У кого бы хватило совести?.. Чтобы потом всю жизнь доживать со славой некуртуазной завистницы?..