— Да, особенно тому, кому ты обязан своим рыцарским званием…
Имя, имя. Назови имя.
— Я… я не могу сказать. Это… не только моя тайна.
— Но, может быть, я мог бы тебе помочь.
— Н-нет… спасибо.
(Какой чудовищный бред. Что это происходит такое? Что это мы оба говорим? Разве это может быть правдой?
Какая-то маленькая часть сознания Гийома, отделясь от него, слушала разговор со все возрастающим изумлением. Эта маленькая часть хотела умереть. Она стремилась к правде, к гибели. Она толкала меня в пропасть. И кажется, я даже знаю, как тебя зовут, маленькая часть меня, самоубийца. Тебя зовут Совесть, голос Божий в человеке.)
— Все ведь знают…что имен… нельзя открывать. И Бернарт Вентадорнский писал… что нельзя называть имени любимой. Только тому, кто… поможет.
— Я помогу.
Спокойный голос, зачаровывающий, подчиняющий. Спокойный, черный, всезнающий взгляд. Христе, спаси меня, я тону. Я попался, я ничего не вижу и не понимаю.
— Поможете…мессен?..
— Да, Гийом, обещаю тебе, мальчик мой. Обещаю сделать все, что могу… для тебя и твоей любви. Если…
Если — что?.. Поздно, поздно, подумал Гийом, который почти терял сознание, как пьяный, как раненый, понимая, что более не может выносить этого, что нужно это прекратить, прекратить… И, при замерших деревьях, при одушевленном, прислушивающемся лесе…
— Донна Серемонда де Кастель.
(Вернуть, вернуть назад. Совсем ненамного. Я ведь прошу совсем немного, Господи, только один миг. Вернуть назад и услышать, как я говорю это, навсегда становясь человеком, навсегда поднимая лицо, и ало-золотое солнце светит мне в глаза… Услышать, как я говорю это, и мой голос, обретая собственную плоть, исходит из горла — из губ — Донна Серемонда де Кастель.)
…И ведь был, был миг, когда все могло быть исправлено. Когда все могло бы стать правильно, раз и навсегда. Что бы ни случилось потом, что бы ни… Он мог остаться человеком.
Но настоящий Гийом де Кабестань в том времени, которое не возвращается даже по молитвам святых, а не только лжецов и прелюбодеев, сказал совсем другое имя, ухватился за спасительное весло, протянутое утопающему с ладьи его разума и памяти — впервые за время этой истории он совершил непоправимую ошибку, и мир выдохнул, все навсегда для себя про Гийома решив.
— Донна Агнесса де Тараскон.
…Она случайно подвернулась, эта Агнесса: всплыло лицо из памяти, доброе, красивое, ее сестра, любит стихи, друг, друг, помощь… Раймон удивленно вытаращился, не готовый к такому известью, конь его прядал ушами, объедая придорожный куст маквиса.
— Любишь донну Агнессу? Супругу Робера Тарасконского?..