Deus ex-machina (Palpatyne) - страница 124

Война превратилась в избиение. Специалистов буквально вырезали, причем без участия Акко, который, конечно же, не позволил бы убивать людей – но не мог препятствовать им убивать друг друга. Уцелевшие специалисты собрались в районе Пятой Базы. Это место наши предки заблаговременно сделали невидимым для Акко и его приспешников – кроме Авгуров. Осознав, что одолеть людей невозможно, Акко пошло на переговоры, тем более, что оно все равно ничего не могло сделать своим создателям.

И наши предки капитулировали. Но перед этим сумели создать "Надежду" и развить в себе и других специалистах уникальные способности. Отныне мир лишался большей части техники, человечеству разрешалось иметь лишь механизмы, а вы видите, насколько они примитивнее по сравнению с той технкой, которой Человечество обладало.

Но Акко не учел одной вещи. Его разум был слепком, калькой четырех личностей его создателя, но он навсегда остался таким, каким стал после того, как Мелантий Киноскефал завершил четвертую операцию копирования.

Язон остановился. Экипаж смотрел на него, и ни у кого не было сомнения или недоверия. Странно – наверняка новое тело капитана не имело в мозгу необходимых мутаций – но единство с экипажем все равно сохранялось, и было пожалуй, даже более сильным, чем раньше.

– А люди меняются. Они учатся новому, приобретают новые знания и навыки. Конечно, Акко тоже усваивал новую информацию, но это никак не меняло его личность. Именно поэтому он и проиграл. Дважды.

Эпилог

Дорога вдаль и вдаль ведет,

Через вершины серых скал -

К норе, где солнце не сверкнет,

К ручью, что моря не видал.

По снегу зимних холодов

И по цветам июньских дней,

По шелку травяных ковров

И по суровости камней.

Дорога вдаль и вдаль ведет,

Под солнцем или под луной,

Но голос сердца позовет -

И возвращаешься домой.

Молчишь, глядишь, глядишь кругом,

И на лугу увидишь ты

Знакомый с детства отчий дом,

Холмы, деревья и цветы.

Дж.Р.Р.Толкиен "Хоббит, или туда и обратно".


– Так что же, – из горла Персея вырвался клекот, лишь отдаленно напоминающий смех, – все это время мы поклонялись машине? Служили ей, как Богу?

– Я бы не стал называть это машиной, – начал Иллов, но Персей прервал его.

– Машина… – было непонятно, плачет он, или смеется. – Машина, а мы готовы были считать ее Богом.

Эйден оставила Тристану и подошла к Персею. Взяла его лицо в руки, подняла (титан был выше весталки, но сейчас он казался ниже, поскольку плечи его поникли, голова склонилась):

– Все мы в чем-то ошибались. Я – святая Весталка, я верила всему, преподаному мне измладу, но все оказалось ложью. Моя жизнь, по меркам Ойкумены – анафема.