– Именно. Причем, прежде, чем фрегат был уничтожен, он успел отправить к ядру минимум два корабля первого ранга.
– Погоди, какая, ты говоришь, эскадра? – переспросил Полифем.
– "Мортус". "Черные маски".
– Авгуры?
– Говорят, что да. А по правде – кто ж знает? В "Черные маски" со стороны не попасть никак… да и оттуда никто живым не возвращается.
– Авгуры, – убежденно сказал Полифем. – Теперь я еще больше уверен в том, что стоит сотрудничать с этим твоим Язоном. Ненавижу авгуров.
– Да кто же их любит-то? – пожал плечами Еврисфей. – Вот только… не изгадит ли это нам послужные списки?
– А кто об этом узнает, кроме Благого Творца? – возразил Полифем. – Слава Высокомудрому Знанию, регистрацию почти двести лет как отменили. С тех пор, как у атлантов начался мор во флоте, а Храмы отправили в войска Атлантической Империи весталов из титанов. Такое впечатление…
– Полифем, мы знаем, как ты относишься к авгурам…
***
Спорили долго. Решение, правда, было очень непростым. Наниматься командой на уничтоженный фрегат, рискуя вызвать гнев авгуров – это казалось сумасшествием. Но…
Чему, как не безумствам, происходящим от скуки, мы обязаны прогрессом цивилизации? И не безумием ли было взойти на костер, но утверждать, что Земля вращается вокруг солнца? Не ради какой-то практической выгоды – а из одной любви к истине…
Союз Титанов управлялся Ареопагом, представлявшим собой своеобразный Совет Старейшин, Империя же Атлантов находилась под властью дуумвирата. И ни в той, ни в другой системе авгуры формально не имели никакой власти, но фактически их власть была почти абсолютной. Так или иначе, они контролировали самые разные сферы жизни обоих государств.
Авгуров не любили, причем причины девять из десяти не смогли бы объяснить этой нелюбви. Один из десяти обязательно рассказал бы о несправедливости, причиненной авгуратом лично ему.
Беда в том, что жертвы произвола были разобщены. Их собственная обида застила им глаза чужие же беды казались мелочами… Две матери, детей которых сбросили с Тейглинской скалы не находили общего языка – каждая была уверена в том, что лишь ее кровиночку кара постигла напрасно. Жители Ойкумены даже не представляли себе, как глубоко укоренилась в них вера в справедливость системы. И подсознательная ненависть была голосом разума, почти лишенного голосом общепринятым порядком…
Они никогда не признались бы в этом, но причина не любить авгурат была у каждого из них. Даже у святой весталки. Тем более у святой весталки – где-то на грани сознания у Эйден жила память о теплоте рук матери, мягкости ее губ, запахе волос, о мотиве колыбельной и вкусе молока. И – память о разлуке. То же касалось и прочих, сидящих за ее столиком.