Подхожу к костру. От него неуловимо пахнет чем-то знакомым. Но этого не может быть. Она не будет больше приходить ко мне. Пламя больше не принесет ее голос из Стольного. Я не услышу беспокойства в низких обертонах глуховатого выговора. Ты этого хотел лишить меня, Пастырь?
Нет, я не смирилась. Просто еще не осознала всю полноту случившегося. Или не поверила. Или не приняла. Я не согласна. Я не хочу подчиняться нелепым правилам. Я не сдамся.
Где-то сзади зашевелилась Оксана. Я узнаю ее по дыханию. Виктория всегда дышит глубоко и размеренно, что бы ни случилось. Самоконтроль в высшей степени проявления. Девочка же вдыхает часто, будто боится недоуспеть, недодышать.
– Спи, – говорю мягко и оборачиваюсь.
– А ты?
– Я немного посижу и тоже лягу, – отвечаю, и даже не совсем ложь вышла.
– Ты плакала за это время хоть раз? – она придвигается совсем близко и осторожно кладет руки мне на голову.
– Нет, – зачем-то говорю правду.
– Тогда плачь.
И я… Нет, это не слезы. Слезы – вода. Как будто изнутри лопнул пузырь с чем-то тяжелым. И это тяжелое выходило не через глаза, а через рот. Выть нельзя. И скулить нельзя. Нельзя издать ни звука. И я кричала без голоса, надрывая связки и почти шипя. А девочка, бедная девочка смотрела прямо мне в глаза и молчала. И ей не было страшно. У нее во взгляде было такое обреченное понимание. Будто у человека, который неизлечимо болен, знает об этом, но помогает кому-то другому.
Луна все еще мигала красным глазом над макушкой Оксаны, и в ее свете я вдруг отчетливо увидела хозяйку, которая с ужасом смотрела даже не на меня, а на черной тряпкой лежавшую прямо перед ней тень с разинутой и искривленной в судороге беззвучного крика пастью.
…
Утром все молчаливо собрались, и ни слова не было сказано о событиях ночи. Меня это устроило. До Источника ехать еще и ехать, и на копание в моих проблемах времени точно нет. Да и не проблема это вовсе. Было бы печально, если бы я не могла вдруг найти себе волка. Но… Тут же вспоминается узкая серебристая морда Альбы и ее слова: «Знаешь, Этерн, стая Глашатаев обладает некоторыми преимуществами именно во взрослом мире. По крайней мере, после моего взросления от волков хоть отбивайся. И дело не в желании быть рядом именно со мной. Дело в крови стаи. Впрочем, вырастешь – поймешь». Теперь понимаю. Это неважно, кто есть я. Для моих сородичей это деталь. Главное – кровь Глашатаев. И метка. Метка Пастыря. Проклятие для меня и эмблема храбрости для других.
Два дня пути растянулись во времени, замкнулись и застыли. Все измерялось кострами, из которых на меня теперь обрушивался знакомый запах. Но я только отворачивалась, стараясь отойти подальше. Наверное, это какие-то особенности перестройки организма из-за взросления, или моя голова решила все сделать по-своему.