Она не закончила. Отвернулась, чтобы не видеть, как ухожу, и чтобы я не видела, как на глазах моей теперь уже невесты появились первые в ее взрослой жизни слезы.
***
Этерна я нашла сразу, едва вышла за двери. Мой волчонок был тут же, в предбаннике, в компании фамилиара Ольги. Похоже, они поладили. Ну вот и отличненько.
– Собирайся, мы отправляемся. В Одессу, – говорю я и внезапно понимаю, что все это время мечтательно улыбаюсь. Вообще-то, я не особо улыбчивый человек, но рядом с Оленькой тоже меняюсь. Псья крев, будто не витязь, а размазня какая-то.
На мордашке Этерна явственно читается разочарование. Ничего, дружок, мне тоже сейчас не хочется никуда ехать. Вот только если не я, то кто же? Любовь прекрасна, но во время Апокалипсиса (тьфу-тьфу, Боже упаси!) даже любящим друг друга будет чертовски некомфортно.
– Ммммм… Княжна? – оборачиваюсь я к Кудрявой. – Спасибо за поддержку.
Та степенно кивает. Да, интересный фамилиар у Олюшки, ничего не скажешь…
– Я присмотрю за ней, Валькирия, – говорит она и, черт возьми, я это прекрасно слышу, хоть она и не мой фамилиар. – Не волнуйтесь, со мной она в безопасности.
"Легко сказать: не волноваться", – думаю я, а вслух отвечаю:
– Спасибо. Постараюсь добраться поскорее.
– Счастливой дороги, – отвечает волчица, когда я выхожу.
Я ухожу. Псья крев, мне и правда надо спешить. Передо мной двести пятьдесят верст, и даже для Пушинки это девять дней пути. Лишь внизу я заметила, что моего волчонка нет рядом…
– Этерн, где ты там, неразумное создание?
Появляется он не сразу, что, в принципе, подозрительно, но мне сейчас как-то не до этого. Мысленно я уже опять здесь, поехала и вернулась.
Да, Олюшка, ты зря волнуешься. Я вернусь к тебе, даже если сам Авадонна со всей гвардией Ада станет против меня. Вернусь, и мы будем вместе.
***
Мы выехали из Стольного. Впереди на многие версты лежали руины, а за ними – двести пятьдесят верст пустоты. Но лишь когда я проехала мимо огромного, заброшенного храма у самой границы Стольного, на глаза навернулись слезы…
– Почему ты плачешь?
Я резко обернулась. Казалось, говорившая сидела у меня за спиной. Но нет, верхом на Пушинке я была одна. А вот в пяти саженях позади на пуссикете галопировала девочка.
Сначала я не узнала ее. И лишь потом поняла, почему.
Не осталось и следа от былой зажатости, скованности и робости.
– Не плачь, – ее губы не двигались, но я слышала ее слова, и Этерн тоже, – у вас все будет хорошо. Не плачь.
– Я плачу от счастья… – подумала я, и увидела, как девочка улыбнулась.